Статья: БЕРДЯЕВ И ДРУГИЕ: РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА (2024)

В конце весны 2024 г. в Русской христианской гуманитарной академии им. Ф. М. Достоевского (РХГА) прошли XXIV Свято-Троицкие ежегодные академические чтения. 24 мая провел работу историко-культурологический семинар «Боги, люди и миры в прошлом и настоящем». Восемнадцатое заседание организаторы посвятили 225-летию А. С. Пушкина.

2024 год в Русской христианской гуманитарной академии им. Ф. М. Достоевского был насыщен научными событиями. Академия стала площадкой диалога специалистов разных гуманитарных профилей: философии, религиоведения, теологии, филологии, истории, культурологии, искусствоведения, психологии, педагогики и других научных парадигм. Мероприятия проходили в формах конференции, семинара, круглого стола, брифинга, презентации, в очном и гибридном форматах.

В СТАТЬЕ РАССМАТРИВАЕТСЯ РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ «VIR HERMENEUTICUS: СБОРНИК СТАТЕЙ К 60-ЛЕТИЮ ПРОФЕССОРА Р. В. СВЕТЛОВА»

Монография Надежды Васильевны Голик «Этическое в культуре» представляет собой ряд очерков, объединенных этической проблематикой и обращением к художественному опыту ХХ в. для понимания этических проблем современности.

В статье рассмотрены оценки литературного критика Н. Берковского советской литературы 1920-30-х гг. Ценностные суждения критика анализируются как элемент трехчленной структуры критического высказывания, что, c одной стороны, позволяет значительно сузить материал и определить основные критерии оценки произведения, а с другой стороны, приводит к определению теоретических воззрений литератора. «Стилевой критик» Берковский подходит к каждому тексту c двух сторон: анализируются идеологическое содержание и особенности художественной формы произведения, общие черты стиля как интегрирующего элемента поэтики рассматриваемого автора. На материале литературно-критических статей удается показать, что Берковский оценивал не столько автора и его произведение, сколько черты его стиля и поэтики текста. Критик подходил к анализу c принципом «художественная форма усиливает идеологическое содержание», что явно выражено в его оценках, сделанных в 1920-е гг. На небольшом материале литературно-критических статей и научных публикаций 1930-х гг. удается показать, что установки критика меняются: больше внимания уделяется идеологическому содержанию, хотя иногда Берковский связывает это напрямую со стилем. Тем не менее снижение количества литературно-критических текстов, нарастающая авторитарность ценностных суждений критика в 30-е гг. позволяет судить о попытке подстроиться под актуальную политическую ситуацию.

В статье ставится цель исследовать проблему становления юношества в русской прозе ХХ-ХХI вв. на избранных примерах. Главный интерес направлен на произведения, в которых речь идет о в формировании нравственных основ личности подростков в закрытых учебных заведениях, в детдоме. Анализ свидетельствует: типологическое сопоставление произведений разных эпох о становлении юношества на примере романа А. И. Куприна «Юнкера», написанного в вынужденном изгнании, повести советского писателя В. Е. Пикуля «Мальчики c бантиками», рассказов современного православного писателя о. Владимира Гофмана помогает убедиться, что главное объединяющее их начало заключено в значимости духовно-нравственных основ национального самосознания, формирующих целостную, гармонично развитую личность, обладающую традиционными ценностями, что раскрыто в этих текстах.

В очерке рассматривается стихотворение А. С. Кушнера «В сыром лесу, в густой его тени…» (1978). Автор обнаруживает разного рода «переклички» Кушнера c современными русскими поэтами и классической литературой. Поэт говорит о созидательной ответственности исторической и культурной памяти. Стихотворение Кушнера завершается возвышенным успокоением: вокруг Сократа сидят его ученики, которые слушают философа. Но вместе c ними - и ученики его учеников, и их последователи в следующих поколениях. Если «подключиться» к истории, мысленно шагнув через толщу столетий, то можно присмотреться и увидеть себя в этом круге собеседников Сократа.

В статье обсуждаются подходы к изучению виртуальной реальности как культурного феномена субъективной, «иной» или переживаемой посредством цифрового опыта реальности. Анализируется история феномена «иной» реальности, аспекты его переживания и осмысления, начиная c психоделического и трансового опыта первых шаманов - до технических экспериментов первой половины двадцатого века, объективизирующих иную - искусственно созданную реальность в рамках механических, а затем и цифровых гипермедийных систем. Рассматриваются теоретические подходы к осмыслению виртуальной реальности в рамках «виртуалистики», междисциплинарной научной области, получившей свое развитие в советский период в лаборатории виртуалистики Института человека РАН и описываемой посредством постнеклассического взгляда на идею существования в порождённой, автономной и интерактивной реальности. Обсуждаются культурные нарративы о виртуальной реальности в литературе, кинематографе и индустрии компьютерных игр, предлагающие не только перцептивно богатый опыт «виртуального», но также пространство для бегства от подлинной реальности и вероятные исходы такого бегства, связанные c опасностью для современного человека. Авторы заключают, что изучение феномена виртуальной реальности должно быть синхронизировано c осмыслением его социальных, психологических и этических аспектов.

В статье представлены основные методологические подходы к исследованию феномена культурного текста (А. ван Геннеп, К. Леви-Стросс, Э. Кассирер, М. Бахтин, И. Кондаков и пр.). Отдельно затрагивается тема о природе гуманитарного знания и о возможности формирования «доказательной базы» в сфере культуры. Вопрос «обоснования наук о духе» занял важное место в поиске методологии, способной зафиксировать в каких-либо формах то, что культура оставляет за пределами материальных проявлений (В. Дильтей, Г. Риккерт). В контексте системных подходов, подразумевающих учет структурно-лингвистических и философских подходов, а также всего разнообразия описания и интерпретации эмпирических феноменов материальной и нематериальной культуры, особое место занимает структурно-типологическая методология (Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров, и др.). Основу этой методики составляет понимание художественного произведения как текста в семиотическом аспекте, а текста - как многоуровневой системы. Аксиологический аспект интерпретации феноменов культуры приобретает особое значение именно в ситуации современности, когда размывание культурной и социальной определенности ставит под угрозу идентичность личности и общества. Обращение к цивилизационному дискурсу русской традиции рефлексии (А. С. Хомяков, И. В. Киреевский и др.) позволяет говорить о метафизических основаниях культурной и цивилизационной самобытности, что обосновывает уникальность каждой культуры.

В первой части статьи раскрываются основные положения экофилософского подхода к анализу миров жизни людей, в т. ч. цивилизации. Цивилизация есть совокупное местобытие людей, которые объединены общей культурой и посредством неё творят свою собственную историю. Это - процесс и результат движения локальной общности (группы обществ или стран) к состоянию всеобщности. Место цивилизации как мира жизни людей - конкретный культурно-географический ареал, в котором сложилась определённая конфигурация человеко-мест, достаточная для производства (и воспроизводства) собственных всемирно-исторических смыслов и ценностей. Кроме того, каждая цивилизация благодаря тяге к историчности вырабатывает посредством навигации свою систему временных координат и порождает культурно-исторические эпохи. В мире существует несколько разновидностей цивилизаций, разделяемых в зависимости от характера связей между человеком и местом на «место-центричные», «субъектно-центричные» и «смешанные». Чтобы построить экологическую модель цивилизации, необходимо создать эпоху и подготовить к выходу на историческую арену нового человека - эко-деятеля, способного не только обуздать в себе «зверя», но и подняться на высоту родовых интересов человечества, преодолеть любые формы насилия и поставить на первый план ценность жизни во всех её проявлениях. Россия переживает сегодня очередной цивилизационный кризис. Она, пройдя сложный исторический путь, до сих не смогла выработать модель цивилизации, приемлемую для всей совокупности человеко-мест, которые пребывают в её культурно-географическом пространстве. Отечественным философам предстоит обосновать онтологический статус таких понятий, как всемирность, державность и экологичность, рассматриваемых автором в качестве сущностных признаков цивилизационного местобытия России.

В понимании Гегеля Библия является стержнем абсолютной формы христианской религиозности, которая соединяет объективность мышления и субъективность чувства в религиозном отношении. Без Библии религия не могла бы достичь формы, адекватной историческому уровню христианства, для которого чувство, представление и понятийное мышление оказываются равно необходимыми способами познания и переходят друг в друга, а личное благочестие и теологическая образованность оказываются одинаково необходимыми формами религиозного сознания. Гегель развивает метод интерпретации Священного Писания, основанный на актуализации всеобщего мышления как первоисточника всякого знания и всякого высказывания. В процессе становления своего метода Гегель окончательно преодолевает атеистические установки Просвещения и возвращает мышления в русло христианской традиции, что также отражается на его интерпретации библейских текстов.

Раннехристианские апологеты (Иустин Философ, Татиан Ассириец, Климент Александрийский, Тертуллиан) в своих произведениях подвергали язычество резкой критике: язычники не знают истины и поэтому поклоняются бесам, они казнят праведников и служат князьям мира сего, предаются грехам. В отличие от христиан, для которых центр - Христос, язычники, если использовать в рамках настоящего размышления анахронизм, критикуются апологетами за «децентрированность» их субъекта. Это наблюдение, во-первых, объясняет связь христианской персонологии c христологией. В рамках настоящей статьи важно отметить и второе: техники, используемые апологетами, связаны c античной риторикой. А риторика связана c субъективностью, так как она есть инструмент, задающий нормы и правила. Аристотель в «Риторике» определяет человека как того, у кого есть тело и логос, причем логос в этой паре определяющее. Справедливое и несправедливое, блаженное и дурное - выразимо и убедительно логосом представимо. Апологеты, используя риторические методы, ставят их на службу христианской Церкви - аргументированно и риторически корректно защищают собственные убеждения. Если у Аристотеля человек - политическое существо, а первое определение и проявление политического - полис, то у апологетов человек также существо политическое, но истинный полис - экклесия, христианская Церковь, которая в рассматриваемый исторический период была гонима. Следовательно, согласно мысли христианских апологетов, человек не может соединиться ни с чем вне себя и обращает свой поиск внутрь себя, а там Христос.

В статье анализируются основные идеи открытого теизма в интерпретации его известных представителей - К. Пиннока и Дж. Сандерса, а также раскрываются особенности развиваемого ими инклюзивного подхода, в рамках которого рассматривается проблема возможности спасения неевангелизированных и верующих других религий. Открытые теологи настаивают на безграничной божественной любви, обращенной ко всему человечеству, на всеобщей спасительной воле Бога, которая и дает начало «более широкой надежде» и инклюзивной теории.

В статье рассматривается исторический контекст и обстоятельства написания трактата Нила Кавасилы «Правило богословия», а также уточняется его датировка. Исследователь рукописей с автографами Нила Кавасилы Т. Кислас датирует трактат временем около 1351 г. на том основании, что наиболее ранняя рукопись трактата включена в кодекс Vat. gr. 705, содержащий известный паламитский флорилегий о божественной сущности и энергии в 16 главах, составлявшийся в период подготовки, проведения и непосредственно после Константинопольского Собора 1351 г. Однако, скорее всего, он был написан после публичного диспута между Григорием Паламой и Никифором Григорой, который состоялся по просьбе и в присутствии императора Иоанна V Палеолога в 1355 г. В трактате Нил ставит себе целью вырвать из поля неверного толкования антипаламитами высказывание Григория Нисского «нет ничего нетварного кроме Божественной природы» («ἄκτιστον δὲ πλὴν τῆς θείας φύσεώς οὐδέν»). В свою очередь, в исследовании показывается, что обсуждение этой формулы Григория Нисского Григорием Паламой и Никифором Григорой оказалось в центре восприятия их дискуссии, как и некоторые другие ее темы, такие как правила метода богословия и проблема омонимии в высказываниях Святых отцов о Боге. Одним из тех, кто отреагировал на содержание этой части полемики, и прежде всего на изложение правил богословия Никифором Григорой, оказался Нил Кавасила, предприняв в своем трактате попытку изложения паламитской версии метода богословия на основе философского понятия омонимии.

В статье предпринята попытка сбора и сортировки материала, относящегося к истории восприятия фигуры Максима Исповедника и его сочинений в X-XI вв. В X в. Максим Исповедник существовал для византийского интеллектуала как исторический персонаж - как активный участники споров c монофелитами, как организатор церковного сопротивления, как полемист и автор полемических текстов, которые в X в. не были востребованы. Наряду c этим образом в книжной среде Максим воспринимается как толкователь сочинений Григория Богослова и, возможно, Священного Писания. Вероятно, в этой роли Максим был востребован изначально и Михаилом Пселлом, который впоследствии, однако, стал воспринимать преподобного как выдающегося богослова и конкурента на богословско-философском поприще. После переоткрытия Максима, совершенного Михаилом Пселлом, и, возможно, вследствие этого, Максим становится популярен в интеллектуальных кругах эпохи Комнинов: тон в этом деле задают члены императорской семьи, однако популярность Максима распространяется шире, в том числе в среде образованного монашества.

В статье анализируется традиция светского богословия в России XIX-XXI вв. Выявляются ее истоки, дается классификация основных этапов развития. Одним из наиболее ярких эпизодов развития светского богословия на русской почве выступает концепция Н. Я. Данилевского. Свою концепцию Н. Я. Данилевский развивал в рамках православного богословия, в полемике c католицизмом и его русскими последователями. Как известно, самым ярким адептом католицизма на русской почве был В. С. Соловьёв. Не случайно, что богословская концепция Н. Я. Данилевского была персонально направлена против экклезиологии этого мыслителя («Владимир Соловьёв о православии и католицизме», 1885). В дальнейшем В. С. Соловьёв и его последователи сделали все, чтобы богословская концепция оппонента их кумира не получила должного распространения. Настало время восстановить попранную справедливость.

Публикация книги Н. Ф. Федорова в составе академической серии «Философское наследие» в 1982 г. стала резонансным событием в духовной жизни СССР, вызвавшим негативную реакцию на уровне ЦК КПСС и Президиума АН СССР, где было принято специальное Постановление. Оно повлекло за собой ряд акций, наложивших отпечаток на научную политику в области изучения и издания памятников русской философской мысли последующего периода; в ряду этих акций - корректировка перспективного Плана изданий библиотеки «Философское наследие», а также его обсуждение, которое было проведено на заседаниях Ученого совета Института философии АН СССР в феврале и апреле 1983 г. Предлагается реконструкция развития этих событий и идейных позиций их основных фигурантов в контексте социально-культурной ситуации в стране. Проводится анализ Плана изданий c точки зрения его финальной реализации. Обосновывается необходимость пересмотра стереотипных представлений о хронологии и инициаторах процесса возвращения массовому читателю наследия русской философской мысли. Вводятся в научный оборот архивные источники - План изданий и стенограмма его обсуждения.

В данной статье рассматривается взаимосвязь двух мистических понятий - духовного («священного», «тайного») пространства сердца и невидимого «светового тела», являющегося в представлениях эзотериков частью нематериальной анатомии человека. Производится сопоставление теоретических и практических описаний духовного пространства сердца, осуществляется анализ доктрин западных духовных учителей ХХ в., в особенности основателя голландского неорозенкрейцерского движения Я. ван Рэйкенборга; также рассматриваются труды современных авторов движения нью-эйдж, таких как Д. Мельхиседек, Д. Мител и Дж. Дж. Хуртак, повествующих о связи пространства сердца и «светового тела» человека и предлагающих конкретные практики перемещения сознания в пространство сердца для последующей «активации» светового тела.

В статье пространство дифференцируется на физическое, социокультурное и внутренний мир человека. Показано познавательное отношение субъекта ко всем трем пространствам и объектам, наполняющим их. При этом в физическом пространстве это субъект-объектные отношения, в социокультурном место объектов часто замещает другой субъект, а во внутреннем мире человека объект является интенциональным, то есть становится частью познающего субъекта. Предлагаются доводы в пользу того, чтобы считать социокультурные пространства и внутренний мир многомерными пространствами. В случае внутреннего мира измерения интерпретируются как бесконечные уровни. У физического пространства свойство расширяться ограничено физическими законами. Расширение социокультурного пространства, включающего в себя множество видов, имеет признаки неограниченного и измеримого, что показано на примере исторического, родового, статистического, научного и театрального пространств. Выделено свойство социокультурных пространств и внутреннего мира человека как расширяться, так и сужаться. Внутренний мир человека, так же как и социокультурное пространство, не ограничен в расширении, однако отличен от него неизмеримостью. Отмечается диалектическая связь внешнего и внутреннего миров. Примером расширения внутреннего мира выделена мысль и её способность к бесконечному производству смыслов. Сопоставлены мышление и мысль со временем и вечностью.

Статья посвящена исследованию философских оснований трудовой деятельности как источника личностного развития человека в персонализме Жана Лакруа и в учении Иммануила Канта. Поставленная исследовательская цель публикации достигается путем решения следующих задач: объяснения вынужденного характера труда и анализа его религиозно-философских истоков. Результаты исследования подвергаются компаративистскому анализу. В итоге делаются следующие выводы. Как Лакруа, так и Кант считают, что труд даже в форме вынужденной деятельности может пониматься как способ творческой самореализации человека и становления его в качестве личности. Исходя из этого, философы наделяют положительной коннотацией религиозно-философские истоки труда, которые опираются на богословскую концепцию «культурного мандата». При этом различие во взглядах Лакруа и Канта проходит по вопросу об источнике «культурного мандата». Для Лакруа таковым источником является Личность Бога, а для Канта - обезличенная Природа или Провидение.

Предлагается сравнительный анализ эпистемологических разделов философской деятельности скептиков-академиков. Статья посвящена рассмотрению тех пределов, до которых распространяются познавательные способности в критике Аркесилаем стоического «постигающего представления» и учении Карнеада о «вероятном, которое есть одновременно нерассеянное и разработанное», представленных у Цицерона, Секста Эмпирика и Диогена Лаэртского. Постараемся увидеть, почему при поиске «истинного» в предмете исследования состояние нашего суждения может продолжать находиться в бесконечном приобретении статуса истинности, не оставляя другого выхода, кроме воздержания от суждения (ἐποχή).

Исторические версии герменевтики платоновских текстов дают нам широкое разнообразие форм их интерпретации. Некоторые из них требуют нашего собственного герменевтического усилия, - так сказать, герменевтики второго порядка. Один из подобных случаев - эволюция платонизма в Древней Академии и ее влияние на создание стоических доктрин. Мы хотим оспорить популярную гипотезу о том, что платоники Ксенократ и Полемон создали предпосылки для будущих стоических физики, этики, учении о познании, а также предвосхитили концепцию «древней философии» Антиоха из Аскалона. Свидетельства о Полемоне показывают, что он все-таки был близок тому типу «метафизики», который оказался сформирован в Афинах эпохи ПлатонаАристотеля. Его обвинение Зенона-стоика в том, что тот желает выкрасть академическое учение и нарядить его в финикийские одеяния, может быть проинтерпретировано через отсылку к «финикийскому мифу» в текстах Платона («Государство», «Софист», «Законы»). Основатель Академии однозначно понимает под «финикийским» способом мышления тот, который утверждает, что лишь телесное бытие обладает реальностью. «Соматоцентризм» стоиков и есть те «наряды», которые, по мнению Полемона, примеряет к философии Академии Зенон. Это обвинение показывает, что Полемон прекрасно понимал отличие своего учения от взглядов Зенона, причем по наиболее важным параметрам.

В данной статье основное содержание политической философии Аристотеля истолковывается через философское понятие субъекта. Утверждается, что это возможно сделать как минимум двумя способами: либо исходя из самого понятия в его классическом (картезианском) значении, и тогда необходимо рассмотреть положение подобного субъекта в государстве по Аристотелю; либо исходя из ключевых атрибутов, которыми это понятие обычно наделяется (самосознание, способность к действию, суверенность, транспарентность). В зависимости от выбора одного из указанных способов субъект понимается или как индивидуальный, или как коллективный. Подчеркивается, что при данном методологическом подходе учение о государстве подразумевает в первую очередь коллективного субъекта. Последний предшествует индивидуальному субъекту онтологически, таким образом определяет и формирует субъектность партикулярную, которая оказывается не раз и навсегда данной, но меняющейся в зависимости от контекстуальных политических предпосылок, от конкретного политического устройства, внутри которого решается, что делает эмпирического субъекта субъектом политическим. Определенное политическое устройство делает частного субъекта субъектом политики, поэтому в зависимости от формы государства формируется и политическая субъектность, присущая или не присущая тому или иному частному лицу, являющемуся гражданином полиса.