SCI Библиотека

Статья посвящена истории становления и развития выставочно-ярмарочных связей Советского Союза и Швеции в межвоенный период — теме еще не ставшей предметом специального изучения в отечественной историографии. В основание работы положены ма-териалы ведущих периодических изданий СССР — газет «Правда» и «Известия», а также «Информационного бюллетеня» Всесоюзного об-щества культурной связи с заграницей (ВОКС).

Автор в хронологической последовательности показывает исто-рию выставочно-ярмарочных связей Советского Союза и Королевства Швеция в 1920-е гг., выясняет, как и благодаря кому (чему) складывались взаимовыгодные отношения в данной сфере, выявляет наиболее яркие примеры сотрудничества. Нижняя хронологическая граница — 1922 г. обусловлена первым контактом в данной сфере, верхняя — 1928 г. — фактическим прекращением выставочно-ярмарочных контактов Москвы и Стокгольма.

При подготовке статьи были использованы хронологический и диахронный методы, а так же метод контент-анализа.

В результате проведенного исследования было установлено, что первая советская выставка-ярмарка в Стокгольме состоялась в 1922 г. Причем до установления полномасштабных советско-шведских отношений в 1924 г. они проходили как кустарно-ремесленные, что снимало со шведских организаторов возможные обвинения со стороны антиком-мунистических сил Европы в выстраивании дружественной государственной политики с большевистским режимом России. После признания Швецией де-юре Советского Союза контакты между странами в выставочно-ярмарочной области возросли. Буквально каждый год про-ходило несколько мероприятий. Наибольшее их количество имело ме-сто в 1927 г., чему способствовало, прежде всего, желание большевистских руководителей в год 10-летия Октябрьской революции создать за рубежом максимально благоприятный образ Советского Союза. Одним из центров по выполнению этой задачи стало ВОКС. Правда, в череде мероприятий идеологически-пропагандистской направленности выставки сохраняли значение, прежде всего, как площадка для изучения до-стижений западной техники, включая шведскую, чтобы затем внедрить их в советскую экономику.

Юбилейный 1927 г. стал пиком в развитии выставочно-ярмарочных связей СССР и Швеции. В условиях обострения международных отношений, ужесточения внутренней политики в Советском Союзе и коррекции его внешней политики, с 1928 г. происходит резкое сокращение международных контактов, которые быстро фактически прекращаются.

В статье рассматривается деятельность государственных структур, общественных и частных организаций по формированию системы гражданско-патриотического воспитания в Приднестровской Молдавской Республике, находящейся в условиях неопределённости. На добротном фактическом материале показано, что формирование патриотизма властно-общественные структуры рассматривают как важнейший фактор в системе обеспечения государственной безопасности республики. В работе показано, что в республике сложилась достаточно гибкая система гражданско-патриотического воспитания населения как результат системной деятельности всех заинтересованных структур, использующих в своей работе советско-российский опыт воспитательной работы.

В статье проведен историографический анализ публикаций по проблеме формирования системы национальной безопасности Приднестровья в условиях статуса непризнанного государства. Авторы выделяют несколько периодов выхода в свет исторических и историко-политических трудов, где исследуются проблемы национальной безопасности в параллели с внутри- и внешнеполитическими процессами, а также ключевые проломы в определенный исторический период.

Статья посвящена отечественной историографии общественного движения «Огненные кресты» во Франции (1927–1936) и его преемницы –Французской социальной партии (1936–1943). Автор статьи анализирует взгляды как историков советской поры, так и современных российских специалистов. В статье констатируется, что оценки советских историков отличались идеологической ангажированностью, что приводило к радикальному искажению картины общественно-политической жизни Франции в межвоенный период. Поэтому и оценки, и характеристики французских политических партий и движений того времени, в т.ч. «Огненных крестов» и Французской социальной партии, были далеки от научной объективности. Несмотря на отсутствие прежних идеологических барьеров в современной российской исторической науке, большинство ее представителей, за редким исключением (В.Э. Молодяков, О.И. Кузнецов), остаются верны отжившим взглядам на французскую действительность межвоенного периода и ее политических акторов. Автор статьи предлагает свое объяснение причин подобного идейного застоя и призывает к пересмотру, в соответствии с объективной реальностью, как оценок движения «Огненные кресты» и Французской социальной партии, так и самого взгляда на общественно-политическую жизнь Франции 1920–1930-х гг.

В статье актуализирована проблема социального реформизма. Социальный реформизм межвоенного периода является одной из дискуссионных проблем исторической науки. Была сделана попытка обобщить позиции историков разных школ о факторах (причинах) социального реформизма, его целях и задачах в контексте внутренней политики Великобритании в 1920-1930-е гг. Обозначены достижения и недостатки некоторых исторических подходов в объяснении социального реформизма. Сделаны выводы о необходимости совмещении методологии и опыта исторической науки в конструировании модели прошлого.

В статье рассматривается генезис евразийской идеологии 1920-1930-х годов с позиции дискурсивного анализа. Дискурс определяется как совокупность высказываний, отражающих различные точки зрения на одну и ту же проблематику. В соответствии с этой дефиницией автор вычленяет евразийский дискурс из двух смежных ему - дореволюционного имперского и религиозно-философского. Отмечается, что проблематика дореволюционного имперского дискурса была сосредоточена на обосновании права русских царей владеть землями и народами в существующих границах империи, а также права на расширение этих границ. Религиозно-философский дискурс о России выстраивался вокруг вопроса о ее божественном предназначении в истории человечества. В отличие от них евразийский дискурс акцентирует внимание на этнокультурном синтезе в границах особой географической области, большая часть которой находится в пределах российского государства. Но до революции 1917 года в такой постановке эта проблема вообще не рассматривалась. К предшественникам евразийства можно отнести лишь немногих авторов, которые признавали и положительно оценивали тюрко-монгольское влияние на русскую ментальность и государственность. Однако к началу ХХ века возобладала тенденция преуменьшать или вообще отрицать это влияние. Поворот к собственно евразийской проблематике связан с творчеством поэтов-символистов А. Блока и А. Белого. Находясь под влиянием религиозно-мистического пророчества философа В. Соловьева, они восприняли революционные потрясения начала ХХ века как пробуждение «внутреннего Востока» в русском народе. Вместе с другими представителями русской интеллигенции они явились творцами евразийского мифа, родившегося в стихии революции и Гражданской войны. Основатели евразийского движения рационализировали этот миф, сведя его к политической идеологии. Это был вариант новой имперской идеологии, объяснявший и оправдывавший сохранение единой и неделимой России в ее прежних границах.

Рассматривается отечественная историография «новой восточной политики» ФРГ в период правления социал-либеральной коалиции и канцлерства Вилли Брандта. Отмечается, что «новая восточная политика» с момента своего возникновения привлекала внимание отечественных исследователей. Авторы подчеркивают высокую оценку «новой восточной политики» в отечественной историографии. Эта оценка оставалась неизменной на всех этапах развития отечественной историографии «новой восточной политики» - как советской, так и современной российской.

Рассматриваются представления К. Скиннера - одного из самых известных представителей интеллектуальной истории Кембриджской школы. Отмечается, что для Скиннера любое осознанное высказывание подразумевает под собой не только определенный смысл, но и иллокутивную силу, понимание которой эквивалентно пониманию основных намерений, двигавших автором текста. Указывается, что истинное историческое понимание, по Скиннеру, состоит в изучении намерений автора текста посредством анализа лингвистического контекста.

Рассматривается формирующееся направление исследований исторической реконструкции (reenactment studies). Анализируются три ключевые составляющие реконструкции: политическая, культурная и когнитивная. Доказывается, что последняя крайне слабо отрефлексирована в reenactment studies, которые заимствуют из популярной культуры сглаживание любых оппозиций, включая противопоставление «высокого» и «низкого», «профессиональной» науки и «популярного» мнения, что нивелирует статус академической экспертизы и делает ненужным когнитивный компонент. Именно слабая востребованность когнитивной составляющей в сочетании с игровым характером популярной культуры порождает неопределенность темпоральных границ и в самой исторической реконструкции, и в reenactment studies, максимально уравнивающих исследователя с участниками реконструкторских практик. Далее проводится компаративный анализ методологических установок исследований реконструкции и memory studies. Основной тезис состоит в доказательстве разнонаправленности их темпоральных установок: memory studies стремятся прояснить границы между прошлым и настоящим, а исследования реконструкции - использовать и эстетически обыграть их неопределенность. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

В статье рассматривается проблема исторического факта с позиций методологии научного познания. Проводится анализ как в современном информационном обществе меняются познавательные ориентиры, происходит переосмысление процессов исторического познания. На конкретном историко-философском материале анализируются подходы к методологии исторического познания. Акцентируется внимание на дискуссии – является ли история наукой. Подходя с позиций анализа истории как науки, мы останавливаемся на историческом факте, а вернее на его теоретической нагруженности. Взяв за основу идею постпозитивистов о теоретической нагруженности факта, прослеживается толкование исторического факта в историко-философском контектсте. И если в современной научной литературе теоретическая нагруженность факта в основном рассматривается на примере естественных наук, то в статье предпринята попытка анализа исторического факта. В век информационных технологий, глобальной сети интернета встречаются противоречивые толкования одного и того же исторического события, да и ответственность авторов размывается. Отмечается, что особенностью исторического факта является то, что при формировании он подвержен воздействию методологических, ценностных, идеологических предпочтений исследователя. Диалектика познания исторического факта такова, что, с одной стороны, непосредственно наблюдать его невозможно, но, с другой стороны, точному познанию реального события прошлого мешает субъективность автора источника, которая затем еще усиливается субъективностью автора исследования. Принадлежность исследователя к обществу и присущее ему мировоззрение являются необходимыми условиями познания им прошлого в терминах современности. Все это усиливает субъективный момент, от которого практически невозможно устраниться. И здесь мы говорим о хронотопе историка – это время, современное историку и время того исторического события, которое он исследует.