SCI Библиотека

By the 1990s gender identity became one of the most interesting topics for writers, inter alia Hannu Mäkelä, whose writings have not been profoundly analysed yet. This paper aims at tracing changes in the gender identity concept in the Finnish literature at the turn of the 20th-21th centuries using as an example H. Mäkelä’s novel Pieni paikka Kerbihan (A small place Kerbihan) published in 1991. This novel illustrates shifts in the understanding of gender roles in the literature of early 1990s. The analysis focuses on a greater social freedom and independence of female characters (in family relations, jobs, finances, social mobility, and leisure activities). The representation of male characters highlights their ambiguity, uncertainty and incapacity to act or think independently. Having lost their traditional social dominance, they were merely adjusting to the new environment. The deadly disease of the main male character is a metaphor of his weakness, and his desperate attempts to cling to the outdated gender roles are ironically presented as pathetic.

FOREWORD 26-27 октября 2022 г. в г. Петрозаводске состоялась XIX научная конференция «Бубриховские чтения: языки и культуры в эпоху цифровизации». Чтения, история которых продолжается с 2000 г., были приурочены к Году культурного наследия народов России, а также началу Международного десятилетия языков коренных народов. В рамках конференции обсуждался широкий круг вопросов финно-угорского языкознания, фольклористики, литературоведения, истории и современных этносоциальных процессов, актуальных в период цифровизации научного знания. Данный ракурс хорошо прозвучал в первый день конференции, который был полностью посвящён цифровым технологиям и ресурсам в языковой сфере. Слушатели познакомились с новыми языковыми ресурсами, ходом пополнения и изменения уже существующих, с реализацией новых технологических идей в сфере распознавания карельской речи, развитием корпусной лингвистики на примере вепсского и карельского языков. В содержании докладов проявилась качественная переориентация научно-исследовательской работы сектора языкознания ИЯЛИ КарНЦ РАН на работу с «цифрой». Во второй день конференции фокус был смещён на социолингвистические и иные аспекты исследования прибалтийско-финских языков. Прозвучали доклады из разных областей научного знания, во многом основанные на полевых, экспедиционных материалах. В их числе были и результаты экспедиций, проведённых представителями научных и образовательных учреждений из-за пределов Карелии. Часть из них публикуется в данном выпуске. Совмещение этих взглядов снаружи и изнутри составило отдельную ценность дискуссионного блока конференции. Интересно звучали аналитические доклады по особенностям

The article argues that Clári saga presents a rare example of plot, genre and style contamination. Its composition unites two plots: the bridal quest (involving the trials of the eponymous hero) and the taming of the shrew (involving the trials of the heroine). The latter appears unmotivated (because by the end of the bridal quest narrative the heroine is sufficiently tamed by the loss of her virginity) but can be accounted for by the influence of the canons of the fairy tale. In terms of genre, as is shown in the article, Clári saga combines themes and images of the fairy tale, chivalric romance and exemplum. The saga is permeated by characteristically folklore motifs and compositional features: its structure is determined by the use of the sacred number three (three trials of the hero, three trials of the heroine, three scenes of the hero’s flogging, three scenes of blows received by the heroine from the hero, three visits of the hero, three scenes of the construction of tents, three episodes of Perus’ reign etc), endowed in the narrative with an enhanced magic effect. The genre of romance is dominant in the first part of the saga through the following characteristic features: the action is set in a chivalric milieu; the characters belong to courtly society, with its luxurious way of living and sumptuous feasts; and canons of chivalrous behaviour and courtesy are observed by all characters except the main ones. The second part of the saga with its inherent misogyny and didacticism, focuses on the trials of the spirit and the body, the action takes place in an atmosphere of extreme poverty and is centered on sufferings, hardships and deprivations, aimed at testing the endurance and loyalty of the heroine and providing a model for other women, thus paying tribute to the genre of exemplum. Genre contamination is sustained by the stylistic features of the saga, characteristic of exempla (‘learned’ style, Latinised syntactic constructions, Latin borrowings), folklore (proverbs, repetitions, parallelisms, an emphasis on numerals) and chivalric romance (cf. the use of words: kurteiss ‘courteous, chivalrous’, kurteisi ‘chivalry, courtesy’, riddari ‘knight’). Borrowings from Middle Low German, which in the context of the saga in some cases acquire emotionally coloured pejorative connotations, are mostly given the function of a stylistic device and become an integral part of the speech characteristics of heroes. Whether the compiler of the saga was a translator or a creator, whether his name was Bishop Jón Halldórson or Bergr Sokkason, he perfectly mastered the art of narration: by creating the effect of the author’s presence through rhetorical questions, by enhancing the impact of the story with the help of references to collective wisdom, proverbs and sayings, by using multiple verbal games and by employing borrowings from Latin and Middle Low German in the speech characterisation of heroes. His literary gift and sense of style made Clári saga not only a model for numerous imitations in the Middle Ages but also a source of entertainment for today’s readers.

In the paper I state, that in the 12th chapter Röyhkä raises narration about life and death to metaphysical level. I present the literary means, by which Röyhkä rejects subjectivity typical for previous chapters. To achieve generalisation Röyhkä changes the main character from the artist to an average Finnish soldier, provides shifts of voices within the same character, emphasises nature as the place of sublime experiencing and creates allusions to classics of national and world literature. I point out compositional elements promoting generalisation of concepts of life and death. I defend the statement concerning raise of concepts of life and death to metaphysical level by implementing methods of compositional, poetical, textual and intertextual analysis. I discover that the novel can be divided into two parts. On the one side, there are chapters 1-11 and the 13th chapter telling about existential experiences of the artist feeling himself an outsider. On the other side, there is the 12th chapter, which focuses on metaphysical experience of a person participating in a war. I make a conclusion that the character of a Finnish soldier is necessary to generalise intensive life experience. It also helps Röyhkä to place the novel into the national and worldwide tradition of humanistic war literature. The study is of a current interest, because it presents the analysis of a literary work typologically belonging to high modernism but being exceptionally created in the era of postmodernism in 1987, thus becoming an unordinary artistic phenomenon. Modern authors, who rejected the philosophy of postmodernism, find themselves outside the core of literary process also in the age of the Fourth Industrial Revolution, which effects in marginalisation of their art revealing as unwillingness of big publishing houses to publish and literary agencies to sell literature of such authors. Marginalisation of non posthumanistic art deprives readers of access to literary works of this kind and decreases research demand among the academic community. This tendency endangers high modernistic literature in modern conditions, resulting in the fact, that highlighting and studying literary pieces, created as continuation of high modernistic tradition and thus presenting high, fundamental art, are currently needed. Along with the said above the conclusion in this paper is preceded by the chapter dealing with reception of Röyhkä’s literary work in Finland in the 21st century. I explain Röyhkä’s boundary location in the modern system of Finnish literature by the fact of hypothetical change of formation types of writers in the 2010s. The study is new, because the literary work by Röyhkä has been studied a little in Finland, and in Russia it is not studied at all, especially in the light of coexistence of modernistic and postpostmodernistic art traditions.

Цель статьи - рассмотреть законы формирования и развития литературной традиции в поэтике В. Г. Распутина и В. И. Белова. Автор исследовал движение агиографической традиции от Средневековья к ХХ в. через преломление в русской классике XIX в., обновившей старые образцы и вложившей в них свое содержание. Особое внимание уделено трансформации житийного жанра в таких произведениях, как «Последний срок» и «Живи и помни» В. Г. Распутина, «Князь Александр Невский» и «Такая война» В. И. Белова. Автор пришел к выводу, что в поэтике ведущих писателей-деревенщиков происходит обновление средневековой и классической жанровых традиций. Однако если у Белова агиографическая традиция растворена в стихии народной жизни и ее нутряной философии, то у Распутина более востребовано литературное освоение житийных образцов. Анализ обновленной агиографической модели доказал, что ключевое значение в претворении этой традиции и собственно в житии обретает катарсический эффект очищения и духовного преображения, испытываемый читателем через сопереживание и сострадание герою, святому и праведнику. В целом, исследование показало, что обновление литературной традиции предполагает прохождение ею периодов испытания - в зависимости от социоисторических обстоятельств и коллективных умонастроений читателей.

В статье рассмотрена семантика религиозных и духовно-нравственных мотивов в творчестве современного татарского поэта Рената Хариса (1941 г. рождения) в контексте русской классической поэзии (Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов). Изучение переводческой рецепции Р. Хариса при переводе оды «Бог» на татарский язык (2016) показывает сложность адекватного художественного перевода на татарский язык произведений русской сакральной поэзии, основанной на православной христианской культуре. В поэмах «Реанимация» (2020), «Казан “Мәрьям анасы”» («Казанская икона Богоматери», 2023, перевод на русский язык Н. Переяслова) Р. Харис в поисках духовно-нравственных ценностей в современном противоречивом обществе обращается не только к мусульманскому, но и к христианскому дискурсу, тем самым обогащая татарскую литературу и культуру и ведя поэтический диалог с русскими классиками (А. С. Пушкиным, М. Ю. Лермонтовым и др.). В поэме «Реанимация» поэт, актуализируя лермонтовскую концепцию души, воссоздает мотивы русской классической литературы. В поэме «Казан “Мәрьям анасы”» художественное воплощение образа Казанской иконы Божией Матери позволяет поставить религиозные и нравственные вопросы в исторической ретроспективе - через сопоставление русского и татарского национальных образов мира. Методология этнопоэтики позволяет рассмотреть рецепцию русской классики в переводах и оригинальных поэмах Р. Хариса, созданных на татарском языке, как «другой, иной» с учетом духовно-нравственных взглядов поэта, сформировавшихся в контексте мусульманской культуры и татарской классической литературы.

Историю создания рабочими-питерцами первой российской земледельческой коммуны на Алтае, впервые творчески освоенную в поэме «Первороссийк» (1950), Берггольц переосмыслила в сценарии «Первороссияне» (1965), наполнив текст библейской символикой, мифопоэтическими образами и новыми персонажами. Место, которое рабочие-переселенцы выбирают для создания коммуны, определено в тексте как «легендарная долина» с растущими на ней «библейскими кедрами», которые в Псалтири ассоциируются с праведниками. Библейские аллюзии прослеживаются в образе дяди Леши-пушкаря, провожающего в путь коммунаров-переселенцев: по описанию рабочий-пушкарь напоминает Бога воинств Саваофа, посылающего в мир Своих небесных посланников. Одержимые идеей социальной справедливости, первороссияне погибают за нее как мученики: сценарий пронизывает метафора костра, устанавливающая связь с фигурой старовера протопопа Аввакума. В «иконописном лице» Ефимии - дочери противоборствующего первороссиянам старообрядца Феодосия - как в зеркале отражается духовный облик коммунаров. Идея коммуны как идеала общественного устройства осмыслена Берггольц в китежском концепте. Питерские рабочие, рисующие чертеж будущего поселка - Первороссийска, видят его «сквозь воду». Подожженный казаками Первороссийск представляется коммунару Василию Гремякину погружающимся в водоем, подобно тому как мифический Китеж-град уходит под воды Светлояр-озера. Текст иллюстрирует совмещение религиозно-мифологического сознания автора с коммунистическим мировоззрением. Берггольц выстраивает национальную картину мира в фокусе христианского мировидения и советской модели социальной справедливости. Анализ проводился с привлечением дневниковых записей Берггольц и стенограммы заседания по обсуждению сценария на киностудии «Ленфильм». Информативные записи Берггольц периода работы над сценарием и стенограмма, содержащая полемику о библейских аллюзиях в тексте, позволили точнее расставить акценты в интерпретации произведения.

В статье проанализированы шекспироведческие работы Ю. Н. Говорухи-Отрока (1850-1896), недооцененного литературного и театрального критика конца XIX в. Исследованы принципы обращения Говорухи-Отрока к шекспировскому наследию, определены мировоззренческие установки его критики, выделены основные тезисы его оценки Шекспира в контексте европейской и мировой литературы, а также осмыслена его трактовка «Гамлета» как трагедии христианской эры. Говоруха-Отрок характеризовал Шекспира как представителя благородной европейской культуры, вдохновленной католичеством; в современности он видел результаты упадка этой культуры. Критик утверждал, что Шекспир изобрел новый, христианский вид трагедии: на смену необоримому року выходит конфликт скептицизма и веры, что делает героя, ранее зависимого от обстоятельств, самостоятельным и активным. Важной характеристикой творчества Шекспира для критика стал высокий христианский пессимизм, провоцирующий бесконечный поиск идеала, - противопоставленный пессимизму отчаяния Байрона и бытовому пессимизму Чехова. «Гамлет» для Говорухи-Отрока является ярчайшим примером христианской трагедии: критик оценивает ключевую роль появления привидения, рассматривает Гамлета как деятельного и совестливого героя, истинного философа, искренне любящего Офелию и чистосердечно отсылающего ее в монастырь по причине заботы о ней. Трактовка Говорухи-Отрока представляет оригинальный взгляд на творчество Шекспира с позиций христианской критики.

Чтение сакрального текста рассмотрено в статье как формализованное действие (чтение дьячка в острожной церкви в романе «Воскресение»), как событие, коренным образом изменяющее жизнь героев (Чуев и Пелагеюшкин в повести «Фальшивый купон»), как процесс постепенного приближения героев к высшим истинам (Нехлюдов в финальной части романа «Воскресение», Светлогуб и старик-беспоповец в рассказе «Божеское и человеческое»). Традиционный вид чтения, характеризующийся постижением сакрального слова чтецом и слушателем, представлен в рассказе «Где любовь, там и Бог» и в повести «Фальшивый купон». В первом произведении этот вид чтения задан претекстом - рассказом пастора, протестанта-евангелиста Р. Сайленса «Отец Мартин». В свете житийной традиции Толстым освещены принятие евангельских истин и душевный переворот в Пелагеюшкине, герое повести «Фальшивый купон». В связи с традиционным видом чтения Толстой сделал акцент на читателе (слушателе) из простонародья. «Личностный» вид чтения со- отнесен с героями-посредниками (Кизеветером, миссионером-англичанином в «Воскресении», стариком-беспоповцем в «Воскресении» и в «Божеском и человеческом»), отсылающими слушателей к сакральному тексту и трактующими его по-своему. Толстой показывает, что такой, проповеднический, подход к сакральному тексту ведет к дальнейшему разобщению людей. Понимание же сакрального текста, превозмогающее в человеке искушение сугубо личной интерпретации, преображает не только самого героя-чтеца, но и предопределяет возможность благотворного влияния слов Писания на окружающих. Другой вариант «личностного» вида чтения изображен в финальной сцене романа «Воскресение» и в рассказе «Божеское и человеческое»: рационально мыслящие герои (Нехлюдов, Светлогуб), у которых не было доверия к сакральному тексту, самостоятельно приходят к его пониманию и переживанию. В процессе чтения трансформируется характер интерпретации ими сакрального текста (скепсис сменяется согласием), постепенно минимизируется разница между традиционным видом чтения и «личностным».

В статье рассмотрена система персонажей рассказа Л. Н. Толстого «Много ли человеку земли нужно», проанализированы трансформации сказочных образов, пространство, время, аудиовизуальные детали. С опорой на архивные материалы (автограф и авторизованные копии рукописей рассказа) прослежено поэтапное введение автором основных мотивов и образов. Так, история второстепенного персонажа - мужика Семена - появляется только в третьей редакции рассказа. Именно этот антагонист утверждает образ Пахома как отрицательного протагониста. Рассказ совмещает в себе поэтику сказки и реалистического произведения. Свойственная фольклору статичность образа главного героя в кульминационной сцене «обхода земли» дополнена изображением его психологического состояния. Этот эпизод наделен также чертами онейрического текста, то есть описания сна. Духовное заблуждение Пахома, преследующего ложную цель завладеть как можно большим наделом земли, особенно проявляется в финале рассказа - в искаженном восприятии им пространства и времени. Результаты исследования важны для утверждения значения «народных рассказов» Толстого как уникального эксперимента, имеющего не только нравственную, но и эстетическую ценность.