Поражение, которое потерпели японские агрессоры осенью 1939 г. у реки Халхин-Гол, а также заключение советско-германского договора о ненападении заставили японские правящие круги пересмотреть свою политику в отношении СССР, в том числе и по вопросу уточнения границы между МНР и Маньчжоу-Го. Однако в январе 1940 г., в тупик зашла работа комиссии по уточнению границы между МНР и Маньчжоу-Го. Советское правительство считало невозможным вести переговоры о новой рыболовной конвенции, пока не будет урегулирован и этот вопрос. Переговоры продолжались, но безрезультатно. Положение стало постепенно меняться в середине 1940 г. - в связи с оккупацией Германией Голландии и Бельгии, капитуляцией Франции и подрывом позиций Англии. Огромные колониальные владения стран Западной Европы: Французский Индокитай, Голландская Индия и другие территории оказались беспомощными.
В результате событий у Халхин-Гола в Японии оказались вынуждены признать, что для нападения на СССР требуется серьезное дополнительное наращивание силы. Более легких успехов сулила агрессия в южном направлении. Так, во Французском Индокитае войска метрополии насчитывали всего около 50 тыс. человек, причем они были лишены возможности теперь получать какую-либо помощь из Франции. В Токио решили воспользоваться создавшимся в этом регионе положением. Приняв решение сосредоточить на ближайшее время основные усилия на «южном» направлении, японское правительство стало проявлять заинтересованность в том, чтобы дипломатическими средствами стабилизировать свои позиции на «северном» направлении.
Анализ трендов японского общественного мнения и интенсивности пропагандистской кампании в отношении России в 2021-2023 гг. показывает резкий рост русофобских настроений после начала операции на Украине и ужесточения санкций/контрсанкций. Глубинныеинтервью и включенное наблюдение автора в 2020-2023 гг. позволили сделать вывод, что отношения с Токио оказались в зоне “глубокой заморозки”.
В последние годы американо-японское экономическое сотрудничество дополняетсяновыми направлениями, выходя на следующий уровень стратегического взаимодействия. Первостепенными становятся вопросы обеспечения экономической безопасности и расширения “технологического альянса” США и Японии. Приоритетное внимание в рамках новых двустороннихинициатив уделяется таким сферам, как контроль над трансфером технологий, восстановлениероли промышленного производства, реструктуризация критически важных цепочек поставок, научно-производственная кооперация по широкому спектру задач развития цифровой экономики.
Статья посвящена изучению развития ислама в Японии от Нода Масатаро - первого японца, который принял ислам в 1891 г. в Османской империи, до наших дней. Особое внимание уделено освещению исламской политики Японии в 1930-1945 гг., тому, как через призму синтоизма и буддизма японцами понимается ислам. В настоящее время наблюдается рост числа мусульман-японцев. Примечательно то, что большинство из них составляют женщины, вышедшие замуж за мусульман, однако и сами японцы, в основном молодая интеллигенция, начинают принимать ислам. В Японии есть и мусульмане второго поколения - те, у кого один или оба родителя являются последователями ислама. Причем один из родителей может быть иностранцем. В этом случае такие люди сталкиваются с проблемами идентичности и возможности влиться в традиционное японское общество. Одной из главных проблем японских мусульман является проблема захоронения по мусульманской традиции, поскольку японцы в основном выбирают кремацию. В целом японцы веротерпимы и властями предприняты меры для сохранения таких настроений, и это происходит вопреки возрастающим исламофобским настроения в Европе и Америке, которые могут посеять страх среди японцев в отношении мусульман.
В статье рассмотрены некоторые особенности развития музейной сети Японии в 50-90-е годы ХХ в. Представлены изменения в законодательстве, связанные с принятием Закона об охране культурных ценностей (1950, 1955) и Закона о музеях (1951).
Анализируются проявления «музейного бума», выразившегося в росте числа музеев разных типов, а также в увеличении посещаемости экспозиций.
Рассмотрены особенности формирования музеев нового типа - «музеев мира и войны», посвящённых военным событиям в Азиатско-Тихоокеанском регионе (Мемориальный музей мира в Хиросиме, Международный центр мира в Осаке, Юсюкан при храме Ясукуни в Токио).
Сделан вывод о том, что в этот период формирование обширной сети музеев разного профиля и различных форм собственности сопровождалось актуализацией этических аспектов музейной деятельности и общественной ответственности музея перед публикой.
В статье представлен обзор отечественной историографии по теме Хабаровского процесса 1949 г. Обращается внимание на то, что к настоящему моменту в нашей стране достигнуты существенные успехи в изучении различных аспектов темы Хабаровского процесса 1949 г.
В статье представлена характеристика военных преступлений, которые были совершены Императорской армией Японии до и во время Второй мировой войны, в течение 1931-1945 гг., а также отношение к японским военным преступлениям в современной Японии. Проблема заключается в том, что представители руководства Японии, не извиняясь, а только высказывая «искренние сожаления о случившемся», никогда официально не признавали и не признают чудовищные военные преступления, совершенные вооруженными силами Японии, а подавляющее большинство представителей японского общества сколько-нибудь существенной информацией о фактах японских военных преступлений не обладают. Данная проблема становится все более острой и требует незамедлительной реакции со стороны международного сообщества.
В статье представлена характеристика источниковой базы, с помощью которой становится возможным освещение тематики, связанной с историей Хабаровского процесса 1949 г. Такими источниками являются: документы, содержащиеся в отечественных архивах - ГАРФ, РГАНИ, РГАСПИ, РГВА, АВП РФ, ЦА ФСБ России и др., а также материалы, сосредоточенные в музейных фондах и представленные на документальных выставках; документы, освещающие ход судебных процессов в рамках «Советского Нюрнберга» и других открытых судебных процессов; материалы средств массовой информации, ведущих периодических изданий, «Правда», «Известия» и др.; мемуарная литература - воспоминания и дневники, материалы устной истории; кино-, фото- и фонодокументы; материалы изобразительного искусства и, в частности, одной из разновидности графики - карикатуры; справочные материалы; законодательство СССР в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.; документы международного права; дипломатические документы. В современных условиях все большую значимость приобретают электронные ресурсы.
В статье рассматриваются особенности восприятия гражданами Советского Союза маньчжурского кризиса, представлявшего собой внешнеполитическую ситуацию, сложившуюся вследствие начала Японией в 1931 г. оккупации Северо-Восточного Китая и дальнейшего продвижения Квантунской армии в сторону границ СССР, выявляются основные источники формирования в массовом сознании советского общества образа событий, происходивших в Маньчжурии и на советском Дальнем Востоке с середины сентября 1931 по конец марта 1935 гг.
Статья посвящена выявлению схожих и различных черт в исторической памяти Японии и ФРГ после Второй Мировой войны. Данные вопросы являются актуальной темой для исследований в условиях центрального и непреходящего влияния факторов исторических обид в отношениях Японии с бывшими жертвами агрессии, в отличие от аналогичных отношений Германии. В качестве теоретических рамок в работе используется подход О. Ю. Малиновой, интерпретирующей историческую память как продукт социального конструирования и вариацию символической политики. Кроме того, автором была использована классификации нарративов памяти о прошлом, предложенная М. Дианом.
В рамках исследования в числе прочего автор рассматривает влияние оккупационной политики на дальнейшее развитие исторической памяти, рассматривая схожие и различные черты. Кроме того, в работе сравниваются изначальное содержание основных нарративов памяти о прошлом в каждой из стран, основные мнемонические акторы, продвигающие их, а также эволюция данных нарративов в период с окончания войны по настоящее время. Автором также выделяются причины различий в содержании и эволюции нарративов в Японии и ФРГ.
В результате автор приходит к выводу, что, несмотря на определенную схожесть оккупационной политики в двух странах, а также выделение в рамках исторической памяти двух традиций (консервативной и лево-прогрессистской) в каждой из стран, содержание и эволюция последних серьезно разнится. В ФРГ изначально консервативная традиция включала нарративы самовиктимизации и амнезии, а прогрессистская – нарратив покаяния; с течением же времени традиции перешли от поляризации к консенсусу вокруг покаяния и элементов самовиктимизации. В Японии консервативная традиция изначально кроме самовиктимизации включала героизацию прошлого, т. е. была более ревизионистской, а прогрессистская – фокусировалась на самовиктимизации, а не покаянии. С течением же времени традиции перешли от консенсуса вокруг самовиктимизации к острой поляризации: прогрессисты перешли к нарративу покаяния, а среди консерваторов укрепились позиции ревизионистов.