SCI Библиотека

Проблематика реальности с необходимостью включается в любую основательную философскую систему. Трансцендентальная философия И. Канта не является исключением. Однако традиционно Канта понимают как идеалиста и конструктивиста, и на этом основании не особенно продуктивными кажутся попытки реконструировать его «представления о реальности». В статье ставится именно такая проблема - прояснить понимание Кантом этого вопроса, тем более что понятие реальности является одним из наиболее часто употребляемых терминов. В первой части статьи анализируются онтологические структуры философии Канта и проблемы, связанные с отношением явления, ноумена и вещи в себе, их сложной координацией. Во второй части рассматривается вопрос о значении проблематики объективного для прояснения представлений о реальности. В третьей части анализируются оценки метафизического проекта Канта в исследованиях С. Л. Катречко, В. В. Васильева, С. А. Чернова, А. Н. Круглова, В. Е. Семенова. У исследователей кантовской философии нет согласия в том, как следует определить форму теоретической аналитики, заданной «Критикой чистого разума», является ли она продолжением метафизической традиции, можно ли ее в определенном смысле отнести к онтологии, является ли она новой - трансцендентальной - логикой или все-таки следует относиться к ней как к «критическому методу»? У самого Канта можно найти основания для противоречивых ответов относительно целей его критической философии. Прояснению причин такого рода разногласий последователей философии Канта и ее аналитиков посвящена эта статья. В «тени Канта» оказывается вся дальнейшая европейская философия, так или иначе ориентированная на антиреалистические основания аналитики, в частности феноменологию и антиреализм. Цель этой статьи заключается в том, чтобы реконструировать онтологические основания критического метода Канта и прояснить в этом контексте его понимание реальности.

В статье анализируется понятие рефлексии в философии Канта. Различение сознания
( Bewuβtsein ) и мышления ( Denken ) в структуре кантовского опыта позволяет выделить разные функции рефлексии. Показано, что в «Трансцендентальной логике» рефлексия рассматривается прежде всего как средство контроля процесса познания. Трансцендентальная рефлексия направлена на осознание отношения познавательных способностей (чувственности и рассудка) и осуществляется как их трансцендентальная топика. Поскольку, однако, обратной стороной осознания способа данности предмета является осознание самого субъекта познания, постольку трансцендентальная рефлексия имеет еще имплицитный экзистенциальный смысл. Поэтому рефлексия в «Критике чистого разума» выступает как «сознание о сознании». В отличие от такого понимания в «Критике способности суждения» рефлексия понимается по-другому. Если определяющая способность суждения связывает уже имеющиеся созерцания с понятиями, то рефлективная способность суждения служит для поиска общих понятий. Поэтому в «Критике способности суждения» рефлексия в модусе рефлективной способности суждения понимается как «мышление для мышления». Указано, что в этом случае принципом для действия определяющей способности суждения является принцип целесообразности; только в этом случае возможен поиск общего понятия для особенных эмпирических явлений, данных в опыте. Показано, что поиск такого правила для определяющей способности суждения осуществляется рефлексивной способностью суждения. В последнем случае она выступает в модусе телеологического суждения, связывающего воображение не с понятием рассудка, а с правилом (принципом) цели разума. Но в чистой рефлексии рефлектирующее суждение направлено исключительно на самого себя и само себе задает принцип своей деятельности. Это значит, что в этом модусе эстетического суждения рефлектирующая способность является выражением чистой субъективности субъекта. Делается вывод, что кантовское учение имплицитно содержит многие моменты, которые становятся предметом анализа в современной философии.

По мере того как способности к автономному принятию решений в системах искусственного интеллекта (ИИ) продолжают развиваться, задача включения основ этики в решения, которые принимают интеллектуальные агенты, становится все более актуальной. Решение этого вопроса лежит в области создания машинной этики, которая включает интеграцию этических ценностей и моральных норм человека в системы ИИ, давая им возможность, таким образом, обладать способностью этического согласования. Хотя машинная этика основана на человеческой этике, она обладает особенными фундаментальными характеристиками, которые требуют глубокого анализа и учета при разработке таких систем.

Во-первых, у современных умных машин нет субъектности и опыта, и они проявляют слабые возможности принятия этических решений. Это связано с отсутствием у них сознания, эмоций и способности к эмпатии, которые являются ключевыми элементами человеческой этики.

Во-вторых, решения машин отражают этические соображения заинтересованных сторон - людей, на которых влияют их действия. В результате машины должны принимать этические решения, находя баланс между ценностями различных участников и демонстрируя социальное равновесие. Это требует разработки сложных алгоритмов, способных учитывать множественные, часто противоречивые, интересы и ценности.

В-третьих, машины подвержены к культурным влияниям в принятии этических решений и должны передавать культурное разнообразие. Это особенно важно в глобализированном мире, где ИИ-системы используются в различных культурных контекстах. Наконец, машины должны объяснять свои этические решения людям, понимать эмоциональные выражения и определять степень ответственности, что требует наличия мощных возможностей устойчивого взаимодействия человека и машины. Это включает разработку интерфейсов, способных к естественному диалогу, и механизмов, обеспечивающих прозрачность и подотчетность решений.

Создание машинной этики представляет собой сложную междисциплинарную задачу, требующую интеграции знаний из области философии, психологии, социологии, культурологии и компьютерных наук. Успешное решение этой задачи позволит не только повысить доверие к ИИ-системам, но и обеспечить их гармоничное взаимодействие с обществом, минимизируя потенциальные риски и конфликты.

Введение. В статье обсуждаются концептуальные основы новой области знания - когнитивной секьюритологии. Актуальность исследования связана с тем, что основными средствами когнитивных войн являются современные цифровые технологии, при этом объектом воздействия технических систем являются ментальные системы, поэтому возникает необходимость совмещения технического понятийного аппарата и гуманитарного. Целью статьи является уточнение понятия «когнитивное пространство» и разграничение понятий информационного и когнитивного пространств. Методология и источники. Одним из базовых понятий когнитивной безопасности является понятие когнитивного пространства, которое уже разрабатывалось в лингвистике, но в связи с междисциплинарным характером когнитивной секьюритологии нуждается в уточнении. Помещение в поле лингвистического анализа категории когнитивного пространства сужает его содержание и не дает возможности определить его смысловые границы. Новизна анализа категории «когнитивное пространство» заключается в том, что в основу концептуального анализа категории когнитивного пространства положена концепция самоорганизующихся систем и структурно-функциональный подход. Концепция автопоэзиса предполагает, что все элементы и структуры системы, в том числе и когнитивные, возникают в целях обеспечения самосохранения, а структурно-функциональный подход позволяет определить содержание и функции объекта. Результаты и обсуждение. Информационное и когнитивное пространства представляют собой пересекающиеся, но не совпадающие поля, различающиеся по своим доменам, но имеющие одну общую задачу - обеспечение устойчивости социальной системы.

Заключение. Современная эпоха характеризуется глобальным противостоянием цивилизационных систем и переходом противоборства в фазу прокси-войн, в которых основная роль отводится когнитивно-психологическому воздействию. Когнитивно-психологическое воздействие на противника не только осуществляется на превентивном и преэмптивном этапе противоборства, но зачастую заменяет и другие формы войны. Когнитивно-психологическое воздействие становится возможным и осуществляется посредством разрушения когнитивного пространства, где функционируют специфические для общественной системы смыслы и идеалы, формирующие цели и модели деятельности.

Введение. В век цифровой экономики и сверхконкуренции самопрезентационная коммуникация как вид саморекламы, умения представить себя партнеру по общению, работодателю, бизнес-партнеру или целевой аудитории рассматривается специалистами как ключевой навык ХХI в. и один из значимых факторов состязательности и на современном высококонкурентном рынке труда, и на потребительском рынке - глобальном и локальных. В статье рассматриваются теоретические основания самопрезентационной коммуникации в ее исторической ретроспективе, традиции, новации и тенденции развития в условиях новых реалий. Методология и источники. Используется методология философского, социологического и междисциплинарного подходов. В качестве источников в статье использованы: специальная литература отечественных и зарубежных авторов, научные исследования, публикации и сайты, позволяющие исследовать специфику цифровой самопрезентации, ее новые форматы и актуальные практики. Результаты и обсуждение. Цифровое общество - это общество, отличительной чертой которого является электронно-цифровой способ получения, хранения и распространения информации, а также электронно-цифровое опосредование социальных отношений и коммуникативного взаимодействия. Одним из способов такого взаимодействия является цифровая самопрезентация, которая соединила в себе традиции этого контента и новации, обусловленные развитием новых технологий. Заключение. Самопрезентационная коммуникация, как и вся коммуникативная составляющая современного социума, включая интерфейс «человек-ИИ», осуществляется в трех пространственных измерениях: реальном/офлайн/Physics, виртуальном/онлайн/Digital, а также при их взаимодействии офлайн-онлайн/Phygital. В каждом измерении самопрезентационная коммуникация имеет свою специфику и может быть рассмотрена как отдельное явление, так и в процессе преемственности и развития.

Введение. Ряд православных мыслителей, среди них К. Н. Леонтьев, критиковали новоевропейский альтруизм, а Н. А. Бердяев вообще отвергал его, называя «учением буржуазно-демократической морали, серединно-общей морали благополучия, морали количеств». П. А. Флоренский, Н. О. Лосский, В. С. Соловьев, напротив, называли альтруизм деятельной любовью, христианским агапэ, бескорыстной созидательной любовью. Л. Н. Толстой считал, что в основании жизни людей должны лежать единство и солидарность, Ф. М. Достоевский призывал к любви деятельной и бескорыстной, которая способна все преобразить и всех очистить. Подобная позиция русских религиозных философов и писателей вызывает у автора статьи исследовательский интерес. Таким образом, целью работы становится компаративистский анализ ряда концепций православных мыслителей, которые по-разному интерпретировали понятие «альтруизм», но вместе с тем высказывали схожее мнение по отношению к данной этической категории. Методология и источники. Автор использует герменевтический метод, который позволяет погрузиться в изучение и интерпретацию текстов русских религиозных философов и писателей, что помогает создавать объемный герменевтический круг русской культуры, высвечивая ее особенности. Результаты и обсуждение. Подход автора к исследованию культуры и интерпретации культурных смыслов через анализ этической категории можно назвать оригинальным. Подобный подход может быть полезен исследователям в области культур философии в качестве возможного метода при изучении той или иной социокультурной системы. Анализ концепций русских религиозных философов подобным методом помогает автору подсветить ценностные основания русской культуры.

Заключение. Альтруизм как культурологический феномен и этическая категория, попав на почву русской культуры, приобретает совершенно иной смысл и наполненность.

Введение. Институт образования в современном обществе переживает серьезную трансформацию, связанную с широкомасштабным внедрением высоких технологий, что обусловлено аналогичным процессом в постиндустриальном обществе в целом. Наряду с пониманием объективной необходимости такой трансформации растет и понимание негативных последствий цифровизации общества и образования. Статья содержит анализ отрицательных последствий и проблем, возникающих в ходе распространения цифровизации высшего образования в России. Методология и источники. Основой методологии работы выбраны методы сравнительного анализа и экстраполяции трансформаций социальной среды и антропологических факторов под воздействием технологического прогресса на область высшего образования. В качестве концептуальной основы анализа влияния высоких технологий на образование использованы признаки «отравления высокими технологиями», рассмотренные Дж. Нейсбитом в книге «Высокая технология, глубокая гуманность: Технологии и наши поиски смысла», а также авторская концепция экстенсивного и интенсивного типов креативности. Результаты и обсуждение. Рассмотрены семь симптомов технологического отравления в высшей школе, представляющих основные риски современной образовательной системы, их проявления в образовательном процессе и перспективы при сохранении существующей тенденции. Одним из источников проявления этих симптомов является экстенсивный характер креативности, присущий научно-технологической деятельности общества, делающего ставку на инновационное развитие и освоение материальных аспектов природы. Техногенный характер складывающегося инновационного процесса нивелирует виды деятельности, связанные с интенсивным типом креативности, направленным на смыслосозидающую и экзистенциальную стороны человеческого существования. Заключение. Минимизация негативных последствий предполагает усиление гуманитарной составляющей в образовании, позволяющей сформировать культуру «паузы созерцания» (Григорий Померанц), в которой технология приобретет, как это предполагал сам Дж. Нейсбит, смысловое наполнение, выходящее за рамки инструментальных ценностей в область этических и экзистенциальных.

Введение. В статье исследуются условия относительно высокой/низкой лояльности «подчинённых» (субъектов лояльности) к «начальству» (объектам лояльности) в различных институциональных контекстах. Лояльность рассматривается как переменная, включающая различные уровни поддержки или оспаривания подчиненными власти начальства. На основе неовеберианского подхода выдвинута гипотеза о факторах, укрепляющих лояльность: чем сильнее властная инстанция обеспечивает базовые социальные заботы подчиненных - безопасность, социальный статус и доход - тем выше их лояльность. Методология и источники. Условия лояльности исследуются сопоставлением контрастных случаев высокой (остзейское рыцарство, сибирское и позднее донское казачество, белорусская позднесоветская элита) и низкой лояльности (яицкое и раннее донское казачество, ранняя грузинская аристократия, литовская позднесоветская элита). Результаты и обсуждение. Базовые социальные заботы обеспечиваются структурами трех типов: а) иерархические военно- и гражданско-бюрократические институты; б) патрон-клиентские сети; в) самоуправляющиеся эгалитарные сообщества. Социализация в военно-бюрократических институтах государственной службы обеспечивает относительно высокий уровень лояльности по отношению к государственной власти и является наиболее предпочтительной для элит. Предпочтение представителями элит патрон-клиентских сетей и эгалитарных сообществ вызвано издержками военно-бюрократических институтов, в частности, дефицитом престижных позиций. Распространение престижного потребления как демонстрации высокого статуса, сохранение приемлемого для элит уровня благополучия, престижа и безопасности после выхода в отставку помимо служебного жалования снижают эти издержки. Заключение. Уровень лояльности субъектов по отношению к объектам лояльности тем выше, чем меньше срок пребывания на престижных позициях, выше культурная, социальная, лингвистическая дистанция между субъектами лояльности и социальным окружением, а уровень влияния, власти, богатства отдельных субъектов лояльности существенно ниже, чем у объекта лояльности.

Предметом исследования в данной статье является философская рецепция кантианской идеи автономной воли в этической теологии одного из наиболее значимых представителей духовно-академической философии митрополита Антония (Храповицкого). Целью является анализ специфики интеграции идеи автономной воли И. Канта в философские построения митр. Антония (Храповицкого). Цель предполагает решение следующих задач: определение места и значения понятия свободной воли и идеи автономии воли в русской духовно-академической традиции; анализ учения о воле А. Храповицкого; определение характерных особенностей восприятия идеи автономной воли А. Храповицким. Автор обращает внимание на одну из самых значимых этико-теологических проблем духовно-академической философии: свободу воли и ее восприятие в идейный контекст православного теизма. Методология исследования, с учетом особенностей духовно-академической философии, объединяющей философский дискурс и религиозные постулаты, предполагает использование двух подходов: логико-концептуального и историко-критического. Поскольку исследуемая концепция изложена фрагментарно в нескольких трудах, используется метод историко-философской реконструкции. Новизна статьи заключается в обосновании наличия системного влияния практической философии И. Канта на этико-теологические построения А. Храповицкого, которое выразилось в заимствовании метода практической философии в качестве основного принципа осмысления религиозных постулатов. Духовно-академическая среда не отличалась единообразием осмысления этической мотивации, так что противостояние автономии или гетерономии в определении оснований нравственного деяния получали различную оценку. Митр. Антоний (Храповицкий) уже в своей диссертации становится на позицию защиту автономии чистой воли, однако, ее обоснование осуществляет в рамках идейной платформы православного теистического монизма. Особенность подхода А. Храповицкого заключается в том, что акцентирование значимости этического содержания деяния, введение метафизического концепта общечеловеческой воли и осмысление воли в кантианском ключе (как способности следовать принятым в основание максимам) позволили мыслителю представить автономию чистой воли как теономию.

Данная статья посвящена рассмотрению разума и морали через призму экзистенциализма, как преодоление уровня сознания в его жизненном цикле с последующим обретением смысла и разрешения вызовов перед которыми он сталкивается в эпоху глобализации.