Архив статей журнала
В статье рассматриваются уголовно-правовая, криминологическая, криминалистическая характеристики, а также некоторые особенности расследования треш-стримов – онлайн-трансляций, связанных с демонстрацией совершения преступлений. Указанные трансляции содержат криминалистически значимую информацию и пропагандируют противоправное поведение, в связи с этим действия лиц, причастных к подобным трансляциям, подлежат уголовно-правовому и криминалистическому анализу. Делается вывод о том, что уголовный закон не устанавливает самостоятельную ответственность за треш-стримы, в рамках действующего законодательства произошло лишь ужесточение уголовной ответственности за уже существующие преступления против личности. При попытке закрепить ответственность за треш-стримы законодателю не удалось дать должную уголовно-правовую оценку особенностям мотива преступника и участию зрителей (слушателей) треш-стрима. При этом нормы о соучастии дают правоприменителю возможность привлечь последних в качестве пособников или подстрекателей. Авторами обосновывается вывод о том, что в случае прямой трансляции противоправных действий, предусмотренных ст. ст. 105, 111, 112, 117, 119, 126, 127, 1271, 1272 Уголовного кодекса Российской Федерации, речь следует вести об обстановке совершения преступления, а при трансляции записи вышеуказанных преступлений – о криминализированном постпреступном поведении. И в первом, и во втором случае факультативным объектом данной группы преступлений будет выступать общественная нравственность.
В современных условиях увеличения объема персональных данных, а также количества юридически значимых действий, которые можно осуществить, имея доступ к этим данным, возрастает роль их правовой защиты. Целью настоящей работы является выявление природы права на персональные данные. На основании результатов анализа российского законодательства автор приходит к выводу о существовании непоименованного самостоятельного субъективного права, направленного на реализацию интереса субъекта персональных данных контролировать и определять условия их обработки, а также защищать персональные данные от неправомерного использования. В рамках исследования анализируется современное состояние научной дискуссии о природе исследуемого права. Выделяются три ключевых подхода в науке к самостоятельности этого права, условно именуемые игнорирующим, отрицающим и признающим. Критически оценивается отсутствие единообразного научного подхода к наименованию исследуемого права. Автором предлагается возможное обозначение анализируемого субъективного права – «право на неприкосновенность персональных данных». Раскрываются его характеристики как самостоятельного, субъективного, личного неимущественного, абсолютного гражданского права. Обозначаются особенности его возникновения и прекращения. В частности, моментом возникновения признается рождение человека, а моментом прекращения – исчезновение цели обработки персональных данных, что происходит чаще всего в случае смерти лица, чьи персональные данные обрабатывались. Обосновывается необходимость правопреемства для реализации исследуемого права наследниками для обеспечения неприкосновенности персональных данных наследодателя в случае продолжения их обработки. Разграничивая право на неприкосновенность персональных данных и право на неприкосновенность частной жизни, автор приходит к выводу, что это самостоятельные субъективные права. Они взаимосвязаны только на уровне теоретических конструкций, для того чтобы использовать, например, инструменты защиты одного права в случае нарушения другого. Выявлена закономерность в судебной практике о выделении судами права на персональные данные, которое прямо ими не именуется, но обеспечивается защитой.
В статье описывается эволюция законодательства о судебном рассмотрении дел об административных правонарушениях во всех странах постсоветского пространства. Формулируется вывод о том, что Основы законодательства Союза ССР и союзных республик об административных правонарушениях 1980 г. исторически были вариантом лишь частичной кодификации административно-процессуальных норм. Однако этот правовой акт создал законодательную традицию полной кодификации административно-деликтного и соответствующего процессуального права с объединением судебного и несудебного порядков рассмотрения дел об административных правонарушениях в единое производство. Несмотря на отголоски такой традиции, в постсоветскую эпоху почти во всех странах ближнего зарубежья судебный порядок проявляет устойчивую тенденцию к обособлению от несудебного производства по делам об административных правонарушениях. При этом интеграция его в кодекс административного судопроизводства является исключением, а не правилом. Напротив, он чаще сближается с уголовным процессом вплоть до прямых ссылок на положения уголовно-процессуального кодекса. Однако, даже оставшись в системе административно-юрисдикционного процесса, судебное производство отделяется от несудебного с тенденцией либо обособиться от него в отдельный процессуальный институт, либо доминировать над ним в качестве основного процессуального регламента. В этой связи автор выражает согласие с мнением Ю. П. Соловья и П. П. Серкова о том, что производство по делам об административных правонарушениях не связано с разрешением публично-правовых споров, а рассмотрение судьями дел об административных правонарушениях имеет принципиальные отличия от несудебной административно-юрисдикционной деятельности. Формулируется вывод о том, что судебное и несудебное рассмотрение административно-деликтных дел фактически не образует единое производство по делам об административных правонарушениях. Предвосхищая по итогам сравнительно-правового исследования развитие российского законодательства, автор предполагает, что принятие Процессуального кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях является лишь временной мерой. Вскоре может быть поставлен вопрос о выделении порядка производства по делам об административных правонарушениях в судах общей юрисдикции в отдельный процессуальный закон.
Статус научной проблемы административное усмотрение (дискреция) приобрело в дискуссиях ученых-юристов не о каких-либо абстрактных юридических терминах и понятиях, а прежде всего о принципиальной возможности и глубине (интенсивности, границах, пределах) судебной проверки законности дискреционных решений, действий (бездействия) публичной администрации. В этой связи предметом исследования в настоящей статье выступают правовые позиции Пленума Верховного Суда Российской Федерации (далее – Пленум), нашедшие отражение в его постановлениях, принятых после издания Закона Российской Федерации от 27 апреля 1993 г. № 4866-1 «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан», и относящиеся к судебной проверке законности оспариваемых гражданами и организациями в порядке административного и арбитражного судопроизводства дискреционных решений, действий (бездействия) публичной администрации. Цель исследования – определить направления развития указанных правовых позиций и выяснить их способность обеспечивать содержательную судебную проверку законности дискреционных решений, действий (бездействия) публичной администрации. Опираясь на диалектический, формальнологический, исторический, формально-юридический методы познания, метод толкования права, автор делает вывод о том, что правовые позиции Пленума развиваются в направлении от полного игнорирования названной проблемы к выработке предметных критериев указанной проверки. Данное направление развития названных правовых позиций, несмотря на некоторые их недостатки, отмечаемые в статье, бесспорно, способствует обеспечению содержательной судебной проверки законности дискреционных решений, действий (бездействия) публичной администрации и тем самым эффективной защите прав, свобод и законных интересов граждан, прав и законных интересов организаций. Вместе с тем принципиальным, исчерпывающим решением, позволяющим не только гарантировать надлежащее качество осуществления такой проверки, но и сократить случаи оспаривания гражданами и организациями в суде дискреционных решений, действий (бездействия) публичной администрации, явился бы не предлагаемый некоторыми авторами законодательный отказ от установления судом незаконности упомянутых решений, действий (бездействия) как одного из двух обязательных на сегодня условий удовлетворения административного иска, в результате чего суд сосредоточился бы исключительно на выяснении вопроса о нарушении этими решениями, действиями (бездействием) прав, свобод и законных интересов административного истца, а принятие отсутствующего на сегодня федерального закона об административных процедурах, подробно и в полной мере описывающего их принципы, которые как раз и будут выступать критериями содержательной судебной проверки законности реализации административного усмотрения. До принятия указанного федерального закона следовало бы, на взгляд автора, уточнить посредством выработки новой правовой позиции Пленума смысл, придаваемый судебной практикой другому закрепленному законом условию удовлетворения административного иска об оспаривании дискреционного решения, действия (бездействия) публичной администрации – установлению судом факта нарушения названным решением, действием (бездействием) прав, свобод и законных интересов административного истца. Закрепление в постановлении Пленума такой правовой позиции, проект которой предложен в настоящей статье, позволит лишить административное усмотрение иммунитета от судебного контроля.
В статье анализируются роль, значение и особенности функционирования механизма реализации права граждан на обращение в органы государственной власти и местного самоуправления в период проведения Российской Федерацией специальной военной операции. Обращается внимание на исследуемый механизм правореализации в условиях проведения специальной военной операции в контексте намеченного вектора на построение в России партисипативной модели правового государства, что на сегодняшний день приобретает особую актуальность и значимость. Целью настоящего исследования является обоснование совершенствования механизма реализации гражданами их конституционного права на обращение в органы публичной власти. Анализ нормативных правовых актов, правоохранительной практики и специально проведенное исследование рассматриваемой проблемы свидетельствуют о наличии серьезных недостатков и накопившихся проблем функционирования данного института, особенно проявившихся в контексте проведения Россией специальной военной операции. К числу таких нерешенных проблемных задач относятся: отсутствие нормативно закрепленной процедуры оперативного рассмотрения обращений; бессистемность форм, способов и процедур подачи и рассмотрения электронных обращений в условиях отсутствия единых стандартов и соответствующей правовой регламентации; игнорирование законодателем необходимости правовой имплементации коллективных форм обращений в действующий механизм исследуемой правореализации; закрытый характер деятельности силовых структур Российской Федерации, опосредующий многочисленные нарушения публичных прав граждан на обращения в этих ведомствах. Для решения названных задач сформулированы конкретные предложения и рекомендации федеральному законодателю, направленные на устранение имеющихся пробелов и противоречий в правовом регулировании, а также на повышение эффективности функционирования исследуемого механизма. Особое внимание уделено актуальной проблеме подачи или размещения коллективных обращений публичного характера в контексте принятия новых норм в Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, устанавливающих карательные санкции за публичные действия, направленные на дискредитацию использования Вооруженных Сил Российской Федерации. В рамках исследования авторы опирались на современные методы познания, выявленные и разработанные юридической наукой и апробированные практикой, что позволило комплексно рассмотреть исследуемую проблематику и раскрыть ее в неразрывном единстве с другими правовыми явлениями и категориями. В ходе исследования также были использованы частнонаучные и специальные методы познания (формально-логические, исторические, анализа и синтеза, абстрагирования и моделирования) и некоторые другие.
В статье представлен сравнительный анализ конструктивных особенностей норм Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее – КоАП РФ), основанный на правовых позициях высших законодательных (представительных), судебных органов власти, мнениях ученых-правоведов в части установления ответственности за нарушения, допущенные в условиях экстраординарных (особых) правовых режимов: военного, чрезвычайного положения, чрезвычайной ситуации, правовых режимов повышенной готовности, противодействия терроризму, экстремистской деятельности, закрытого административно-территориального образования. Особое внимание уделяется конструкции составов административных правонарушений, предусмотренных ст. ст. 20.3, 20.5, 20.5.1, 20.6, 20.6.1, 20.7, 20.19, 20.27 КоАП РФ, и их соотношению с аналогичными нормами проекта КоАП РФ от 29 мая 2020 г., разработанного и опубликованного Минюстом России. Сравнительный анализ диспозиций соответствующих норм административно-деликтного права позволил выявить некоторые проблемы, связанные с недостаточно точным разграничением ответственности за невыполнение требований в условиях экстраординарных (особых) правовых режимов, определением субъекта анализируемого правонарушения. Отмечается, что большинство норм, устанавливающих административную ответственность за нарушение экстраординарных (особых) правовых режимов, сконструированы по типу бланкетных, отсылают к регулятивному законодательству, которое не содержит положений, указывающих на порядок их применения. Авторы полагают, что использование указанной законодательной конструкции уместно в тех случаях, когда это необходимо для эффективности реализации не только экстраординарных (особых) правовых режимов, но и правового механизма, который обеспечивает четкость и полноту регулирования ответственности за их нарушение. Резюмируется, что бессистемность и рассогласованность изменений, вносимых в законодательство об административных правонарушениях, нередко приводит к коллизионному пересечению отдельных положений КоАП РФ и обусловливает необходимость их корректировки в части формулирования объективных признаков правонарушения и установлению степени соответствия санкций статей гл. 20 КоАП РФ количественному и качественному аспектам строгости системы административных наказаний. В связи с вышеизложенным авторами предлагается применять комплексный подход к проработке норм действующего административно-деликтного законодательства, в частности содержания положений гл. 20 КоАП РФ, разработать методические рекомендации по обеспечению производства по делам об административных правонарушениях, связанным с реализацией экстраординарных (особых) правовых режимов деятельности публичной администрации.
Статья посвящена академической научной школе административного права. Показано значение научной школы для научного сообщества. Собственно научная школа понимается не иначе как объединенное общей идеей локальное научное сообщество, которое является частью профессионального сообщества ученых. Выделены основные признаки научной школы. Наличие в рамках научной школы обособленных научных направлений является ее самостоятельным признаком. Как правило, таких направлений несколько. Обычно они складываются в зависимости от сферы научных интересов и предпочтений наиболее авторитетных представителей соответствующей научной школы. Рассмотрено зарождение и развитие академической научной школы административного права, основателем которой по праву считается профессор Семён Севастьянович Студеникин. Проанализированы те его основные идеи, которые составили фундамент академической научной школы административного права, а также выделены научные направления, особенно интересовавшие ученого. Дан краткий обзор научной деятельности и достижений представителей академической научной школы, сформировавшейся и продолжающей успешно развиваться в Институте государства и права Российской академии наук. Выделены научные направления этой научной школы. Анализ трудов представителей академической научной школы административного права позволяет говорить о трех ее научных направлениях: теоретическом, государственно-управленческом, защиты субъективных прав граждан в сфере государственного управления. Два первых направления заложил и плодотворно разрабатывал профессор С. С. Студеникин. Основоположником третьего направления являлся профессор М. Д. Загряцков. Показан вклад последователей этих ученых, включая современных представителей академической науки административного права, в разработку каждого из трех основных направлений научной школы.
Исследование посвящено анализу национального турецкого законодательства в сфере территориальной и административной организации местного управления. Актуальность темы исследования обусловлена слабой изученностью предмета в отечественной юридической науке. Настоящая статья подготовлена на основе национального турецкого законодательства в авторском переводе. Автор характеризует правовое регулирование Турецкой Республики в сфере местного управления в селах. Проведен анализ законодательства о местном управлении, во-первых, на предмет выявления территориальной организации местного управления, во-вторых, для определения системы местного управления на нижнем уровне публичной власти – в селах, в-третьих, для выявления особенностей законодательного закрепления компетенции органов и должностных лиц местного управления. Автором рассматриваются территориальные и административные основы организации местного управления как заложенные изначально, так и образовавшиеся в ходе развития местного управления в Турецкой Республике. Подчеркивается стабильность и жизнеспособность национального законодательства в этой сфере на протяжении более чем 100 лет. Обращается внимание на попытки реформирования территориальных и административных основ местного управления, исходя из общей концепции развития государства. Использование общих, частно-научных и специальных методов познания (формально-логического, историко-правового, анализа и синтеза, абстрагирования, проблемно-хронологического) позволило автору представить общий обзор турецкого законодательства, рассмотреть его в динамике и сформулировать выводы. В частности, автор видит прямую зависимость вопросов местного значения сельских муниципалитетов от территориальной организации местного управления и в целом от административно-территориального деления страны. Анализ системы местного управления в Турецкой Республике на протяжении ХХ – начала ХХI в. наглядно свидетельствует о смешанном варианте модели организации местного управления.
В работе анализируются как научно-теоретические, так и организационно-практические представления об эффективности и неэффективности расследования уголовных дел в целом и дел о хищениях бюджетных средств в частности. Приводятся практические примеры эффективного и неэффективного расследования указанной преступной деятельности. Формулируется определение эффективности применительно к расследованию хищений бюджетных средств, где важным признаком является соответствие основным приоритетам государственной политики Российской Федерации. Анализируются также действующие в правоприменительной практике критерии оценки деятельности правоохранительных органов. Налицо противоречия между критериями реальной эффективности расследования и требованиями статистической отчетности следственных органов. В контексте критерия эффективности расследования и с учетом положений «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации», утвержденной Президентом РФ, определены приоритетные направления эффективного расследования по уголовным делам о хищениях бюджетных средств. Это приоритет предупреждения преступлений, необходимость борьбы прежде всего с наиболее общественно опасными видами хищений, совершаемых в органах публичной власти и организациях с государственным участием, особенно при реализации национальных проектов и выполнении гособоронзаказа, с коррупционной составляющей. Приоритет также распространяется на необходимость полного возмещения причиненного вреда и повышения уровня ответственности за преступную деятельность с указанными характеристиками. Сформулированы выводы о том, что эффективное расследование – это соблюдение указанных приоритетных направлений. Они должны обозначаться как на уровнях практической, организационно-управленческой, так и на уровне научной деятельности. Требования статистической отчетности правоохранительных органов нужно адаптировать под критерии реальной эффективности расследования уголовных дел. В криминалистическом научном исследовании необходимо целенаправленно обеспечивать приоритетные направления расследования хищений, в прикладных рекомендациях и на основе практических примеров демонстрировать реализацию критериев эффективности.
В части 3 ст. 123 Конституции Российской Федерации закреплено, что судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон. Проблемы доказывания в условиях состязательного уголовного процесса являются постоянным предметом исследования многих ученых. Действующий уголовно-процессуальный закон содержит ряд норм, регулирующих деятельность стороны защиты при осуществлении полномочий в уголовном судопроизводстве, в частности по собиранию доказательств. Вместе с тем способы и порядок собирания доказательств защитником нормами названного закона практически не урегулированы, что и подчеркивается авторами статьи. Следствием отмеченной неурегулированности выступает неизбежность возникновения у правоприменителя проблем, появляющихся при оценке доказательств, представляемых стороной защиты. Базисом оценки заключения специалиста служит позиция Конституционного Суда Российской Федерации, в соответствии с которой однородные по своей природе отношения должны в силу принципа юридического равенства регулироваться сходным образом, а значит, проверка и оценка результатов деятельности специалиста, представляемых защитником в качестве доказательств, осуществляются исходя из необходимости соблюдения единых правил и условий формирования аналогичных доказательств стороной обвинения и судом. Авторы проанализировали ряд проблем, связанных с реализацией стороной защиты права на привлечение специалиста в уголовном судопроизводстве, акцентируя внимание как на несовершенстве понятийно-терминологического аппарата, так и на отсутствии достаточной регламентации данной деятельности адвоката (защитника). Обеспечивая возможную полноту исследования вопроса, обозначенного в названии статьи, и целостности восприятия содержания, авторами рассматриваются следующие вопросы: правовые основания использования стороной защиты результатов применения специальных знаний сведущими лицами; характеристика заключения специалиста в системе доказательств и соотношение доказательств «заключение специалиста» и «заключение эксперта»; особенности формирования стороной защиты доказательства «заключение специалиста». Поскольку в уголовно-процессуальном законе фактически «не прописан» порядок формирования стороной защиты такого доказательства, как «заключение специалиста», авторы приводят с опорой на решения Конституционного Суда Российской Федерации примерную последовательность действий защитника, намеревающегося привлечь специалиста для дачи заключения.
Актуальность предлагаемого исследования обусловлена сложившимися проблемами института примирения в уголовном судопроизводстве Российской Федерации.
Вместе с тем отсутствие в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации детального правового регулирования механизма примирения существенно снижает эффективность правоприменительной практики в направлении использования альтернатив уголовному преследованию. Вследствие чего появляется необходимость поиска новых эффективных способов разрешения уголовно-правовых споров, позволяющих обеспечить полное восстановление прав потерпевших от преступления. Одним из таких способов выступает процедура медиации, которая позволяет разрешать уголовно-правовые конфликты предельно конструктивно и взаимовыгодно для обеих сторон спора с участием независимой третьей стороны (медиатора). Данная процедура нашла отражение в концепции восстановительного правосудия.
Цель исследования обусловлена потребностью в определении теоретических начал института примирения в уголовном судопроизводстве на основе историко-правового и компаративного анализа его процедур, также в выявлении проблемных вопросов, связанных с правоприменительной практикой.
В связи с этим в предлагаемой статье рассматривается вполне устоявшийся механизм урегулирования уголовно-правовых конфликтов в западных правопорядках, который предусматривает участие специального субъекта примирения – медиатора, обладающего критериями профессионализма, независимости и беспристрастности. При этом обосновывается целесообразность введения института медиации в отечественное уголовное судопроизводство, а также предлагается ее функционально-правовая модель, предусматривающая круг преступлений с возможным примирением, стадии ее осуществления, а также требования к претендентам в медиаторы. В работе широко используется сравнительно-правовой метод, с помощью которого обнаружены предпосылки для урегулирования в российском уголовно-процессуальном законодательстве института медиации как самостоятельной формы разрешения уголовно-правовых конфликтов. В результате были сделаны следующие выводы. Целесообразно модернизировать положение ст. 25 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, где легально закрепить понятие процедуры медиации как «способ разрешения уголовно-правового конфликта, используемого при добровольном согласии пострадавшего и правонарушителя с помощью беспристрастной третьей стороны» и условия ее применения. Необходимо законодательно ввести нового беспристрастного и независимого участника уголовного процесса – медиатора, который будет выступать третьей стороной в процедуре медиации исключительно на профессиональной основе. Более того, Федеральный закон от 27 июля 2010 г. № 193-ФЗ «Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)» нужно корректировать в части распространения медиации на уголовно-правовые отношения, что позволит конфликтующим сторонам прибегнуть к данной процедуре. В частности, изменения в данном законе должны быть установлены применительно к требованиям профессионального медиатора, в том числе и в уголовном судопроизводстве.
Изучению недостатков предварительного следствия посвящен значительный массив научной литературы. Однако ретроспективные аспекты этой проблемы остаются недостаточно исследованными. В настоящее время отсутствуют работы, в которых комплексно освещены недостатки дореволюционного предварительного следствия. Статья посвящена изучению понятия и видов недостатков предварительного следствия, нашедших отражение в трудах отечественных процессуалистов второй половины XIX – начала ХХ вв. Автор выдвигает гипотезу, что к началу ХХ в. в доктрине сложилось понимание недостатков предварительного следствия как относительно массового явления, сущность которого заключалась в нарушении требований и процедур производства предварительного следствия. Автором используются следующие методы: историко-правовой, статистический и метод системного анализа. Применение историко-правового метода позволило на основе анализа положений доктрины, Устава уголовного судопроизводства 1864 г., судебной практики в динамике проследить становление научного понимания недостатков предварительного следствия. В дополнение к историко-правовому методу автором использован метод системного анализа. С его помощью рассмотрены недостатки предварительного следствия в их взаимосвязи с основными стадиями и институтами дореволюционного уголовного процесса. Обращение к статистическим методам способствовало раскрытию структуры и выявлению динамики недостатков предварительного следствия за период с 1874 г. по 1914 г. Автором были достигнуты следующие результаты: сформулирован вывод о том, что содержание понятия «недостатки предварительного следствия» раскрывалось через характеристику типичных нарушений, совершаемых при производстве предварительного следствия; выявлены такие признаки недостатков предварительного следствия, как существенность допущенных нарушений; непреступный характер действий судебного следователя; наличие определенных процессуальных и социальных последствий. Сделан вывод, что истоки современного понимания следственных ошибок целесообразно искать в положениях дореволюционной доктрины; раскрыта структура недостатков предварительного следствия, в которую входили неполнота предварительного следствия и его односторонность, медлительность производства по делу, нарушение форм и обрядов предварительного следствия, а также неправильная юридическая квалификация преступного деяния; определено, что наибольший удельный вес в структуре недостатков занимала неполнота предварительного следствия; за период с 1874 г. по 1914 г. выявлена тенденция к увеличению количества допущенных на этапе предварительного следствия ошибок.