Сам Ницше так говорит об опыте, определяющем его мышление:
«Я нахожу жизнь… все более таинственной: с того самого дня, когда сквозь меня прошла великая освободительница — мысль о том, что жизнь может быть экспериментом познающего».
В настоящий момент едва ли существует даже намек на то, что философию Ницше можно воспринимать как завершение западноевропейской метафизики, потому что в силу свершившегося упразднения «сверхчувственного» и «истинного» миров она, скорее, представляет собой отказ от всякой метафизики и шаг в сторону ее окончательного отрицания.
Правда, основная мысль Ницше, его «воля к власти», еще содержит намек на истолкование существ (Seiendheit) сущего в целом как воли. Воля и знание сопринадлежат друг другу. Согласно проекту Шеллинга и Гегеля воля и знание составляют сущность разума. Согласно Лейбницеву проекту субстанциальности субстанции они мыслятся как vis primitiva activa et passiva.
Тем не менее кажется, что ницшевская мысль о воле к власти, особенно в ее биологизаторской форме, выпадает из этого проекционного поля и не столько завершает преемственное развитие метафизики, сколько прерывает его, опускаясь до искажения и опошления.
Учебное пособие кандидата философских наук В. В. Буланова раскрывает важную тему истории отечественной философской мысли Серебряного века – влияние идей Ф. Ницше на формирование философии культуры русского экзистенциализма. В фокусе теоретического анализа автора наследие Н. Бердяева, Д. Мережковского и Л. Шестова. Книга адресована студентам гуманитарных факультетов вузов, специалистам, всем тем, кто заинтересован историей русской культуры.
Печатается по решению научно-методического совета исторического факультета Тверского государственного университета.
Книга “Ницше и философия” написана Жилем Делёзом в самом начале 60-х годов. Это одно из первых произведений тогда еще молодого философа, вся слава которого была впереди, одна из тех книг, о которых можно сказать, что в них сконцентрировано умонастроение XX века.
В отличие от множества работ о Ницше, написанных в этом столетии, здесь совершен радикальный поворот от еще одной возможной интерпретации Ницше к чему-то иному, что хотя и заставляет все еще думать об интерпретации, о философии Ницше и о том, что такое вообще интерпретация в рамках философской дисциплины, однако уже уводит нас с тех путей, которые были проложены и ницшеведением, и, конечно, Хайдеггером с его радикальным осмыслением философии Ницше как завершения европейской метафизической традиции.
Нечто иное возникает у Делёза. То, что позволяет нам вернуться к самой мысли заново, хотя и иначе, но опять же — в картезианской ясности и логической чистоте конструкций средневековья.
С начала краткое curriculum vitae в беглом наброске самоизложения 1: «Vita. Я родился 15 октября 1844 года на поле битвы при Лютцене. Первым услышанным мною именем было имя Густава Адольфа. Мои предки были польские дворяне (Ницки); должно быть, тип хорошо сохранился вопреки трем немецким «матерям».
За границей меня обычно принимают за поляка; еще этой зимой я значился в списке иностранцев, посетивших Ниццу, comme Polonais. Мне говорят, что моя голова встречается на полотнах Матейко.
Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он свою родину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим одиночеством и в течение десяти лет не утомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его — и в одно утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему:
«Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!
В течение десяти лет подымалось ты к моей пещере: ты пресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было меня, моего орла и моей змеи.
