Научный архив: статьи

В статье представлен онтологический анализ концепции идентичности субъекта, которую в своем учении предлагает Эммануэль Левинас. Актуальность выбранной темы объясняется возросшим в последние десятилетия вниманием к категории идентичности субъекта в рамках гуманитарных исследований. Рассматривается левинасовская критика классической модели идентичности субъекта, в которой субъект осмысляется как тождественный самому себе. Обнаруживается связь этой модели идентичности с гегелевской трактовкой тотальности, понимаемой как снятие иного тождественным, а также с феноменологией Гуссерля. Отмечается существенный недостаток классической концепции идентичности субъекта, который состоит в ее неспособности утвердить окончательную тождественность субъекта самому себе, что приводит к подавлению инаковости в субъекте. Анализируется попытка Левинаса представить лицо Другого как выражение трансцендентного, подрывающее тотальность и открывающее возможность для построения альтернативной модели идентичности субъекта. Реконструируется левинасовская концепция идентичности как ответственности. Намечаются ее этические следствия. Констатируется, что модель идентичности субъекта, предложенная Левинасом, строится вокруг ответственности субъекта, понимаемой одновременно как ответственность субъекта перед Другим за самого себя и ответственность субъекта за Другого перед самим собой. В заключении на основании полученных результатов постулируется вывод о том, что левинасовская концепция способна обеспечить равновесие в субъекте между идентичностью и инаковостью при помощи идеи ответственности как центральной категории в построении модели идентичности субъекта. Демонстрируется, что модель идентичности субъекта, предложенная Левинасом, не только способствует решению проблем, создаваемых классической моделью, но и выступает полноценной альтернативой для этой модели.

В философии истории доминирует нарративистская парадигма, однако она нуждается в дополнениях и корректировке. Эту парадигму изменяет Поль Рикёр, выделяя не только нарративный, но также текстуальный, эпистемологический и публичный подходы к истории. С помощью метода философской реконструкции и герменевтической интерпретации в статье проанализирована взаимосвязь указанных подходов. Выявлено включение текстуального подхода в нарративное представление Рикёра об истории. Определены нарративно-текстуальные основания эпистемологического (историографического) подхода Рикёра к истории. В частности, установлено тождество между методом исторической интерпретации и диалектикой объяснения и понимания текста. Рассмотрен публичный подход к истории в виде концепции об отражении живой памяти в нарративах участников событий. В статье доказано, что в философии Рикёра нарративное определение истории усложняется текстуальным определением и является основой эпистемологического и публичного подходов к истории. Результаты исследования могут использоваться для изучения и критики как философии Рикёра, так и нарративной теории истории в целом. Помимо этого, установленная взаимосвязь подходов может стать методологической базой для философского анализа истории, а также применяться и дополняться представителями исторических и философских наук.

В статье предлагается проследить за ходом рассуждений Х. Плеснера об истоках и содержании психической реальности. Отмечается зависимость новоевропейских интерпретаций психического от дуализма Р. Декарта. Указывается, что, хотя герменевтика В. Дильтея и была принята в качестве методологии исследования, ее восприятие происходит в результате последовательного анализа нескольких способов решения психофизической проблемы: Р. Декартом, отстаивающим принцип психофизического параллелизма, представителем немецкой идеалистической философии - И. Г. Фихте, и теоретиком позитивизма - Э. Махом. В процессе изложения обосновывается позиция Х. Плеснера в отношении недостаточности дуалистических концепций и отождествления психического с сознанием. Отмечается связь психофизического монизма Э. Маха с австрийской философской традицией, а также проблематичность понимания Другого, пока последний понимается в качестве предмета материального окружения. На примере современных исследователей философской антропологии Х. Плеснера демонстрируется ключевая роль и противоречивый характер эксцентричности в определении статуса психического. Затрагиваются четыре основных вопроса, возникающих при анализе психической реальности. В том числе обозначаются противоположные тенденции в понимании сущности эксцентричности. С одной стороны, предлагается сблизить антропологические трактовки с культуралистскими, с другой - с натуралистическими. Как полагает автор, от решения указанного вопроса зависит итоговый вариант ответа на природу психической реальности, поскольку, несмотря на наличие трех детерминант человеческого существования, вектор современных исследований, как правило, определяется приоритетом тела над сопредельным миром (Mitwelt), или, наоборот, сопредельного мира (Mitwelt) над телом. При этом внутренний мир оказывается производной от телесных влечений и культурной среды.

В исследовании рассматривается структура разума в философии И. Канта как архетип искусственного интеллекта. Категории рассудка рассматриваются как логические драйверы синтеза продуктивного воображения. Поскольку временны е схемы синтеза воображения в своей основе содержат трансцендентальный счет, постольку рассудок выступает как вычисление. Этот формальный механизм счета может быть отделен от работы живого рассудка и воспроизведен технически в системах искусственного интеллекта. Безусловность идей разума означает произвольность задания их как функций программы разума. Однако в отношении конечного вычислителя (рассудка) они выступают только как логические регуляторы его работы. В таком случае теоретический разум представляет собой слабый интеллект. Другим логическим драйвером категориального синтеза является идея практического разума. С точки зрения функционирования программы рассудка происходит переключение логического драйвера с регулятивной функции на конститутивную. Это означает, что практический разум реализует версию сильного интеллекта. При таком понимании разума способность суждения в процессе категориального синтеза выполняет синтетическую роль относительно категорий рассудка. В этом случае таблица категорий будет давать возможные образы гипотетических объектов. Проблема искусственного интеллекта как раз и заключается в воспроизводстве свободной игры способности суждения. Но в таком случае встает вопрос о суперинтеллекте, под которым понимается суперкомпьютер с большой вычислительной мощностью или биокомпьютер, принципы которого включают функции свободного выбора или научения, который может быть программистом самого себя. С точки зрения кантовского учения о разуме любой интеллект может быть только конечным: он может программировать самого себя в качестве вычислителя, но не может задавать свое бытие.

Статья посвящена генезису жанра социально-философской утопии в американской интеллектуальной культуре, что представляется весьма интересной темой для исследования, поскольку именно в утопии собираются воедино онтологические, гносеологические, антропологические, аксиологические, философско-исторические смыслы эпохи и культуры. Цель работы - обнаружить смысловое единство американской утопии и понять причины ее кризиса. Обращение к традиции американской утопии связано с тем значением, которое она имела для становления этой культуры и цивилизации как воплощенного «Града на холме», «Общества равных возможностей», «Маяка надежды». В качестве репрезентантов американской социально-философской утопии взяты Генри Торо, Беррес Фредрик Скиннер, Роберт Нозик и Ричард Рорти. Обращается внимание на отличительную черту американской утопии - ее открытый характер, отсутствие фундаментальных, заранее предопределенных установок, плюралистичность. Сделаны выводы о причинах кризиса утопического теоретизирования в американской культуре, что, на наш взгляд, связано с утвердившимся в общественном сознании эпохи позднего капитализма ощущением «конца истории», которое приводит к отказу от будущего в пользу бесконечного повторения одних и тех же сюжетов и обреченности на пребывание в застывшем времени; ретротопией как поиском оптимального жизненного проекта в прошлом, а не будущем; хонтологией как состоянием некогда бытовавшей, но так и не сбывшейся надежды на прогрессивное движение в будущее; конспирологией как способом объяснения мира через заговор и обман. Все это порождает разочарование для глобализированного общества позднего капитализма, депрессию как основной симптом времени, тоску по другим, уже недоступным сценариям развития культуры, щемящее чувство ностальгии.

Цель статьи - эксплицировать понятие «бытие» в символической реальности, проследить причины существенного роста интереса к языку, коммуникативному пространству в современной философии, показать, что символ не только выступает средством коммуникации, но и является необходимой составляющей творческого отношения человека к реальности. Основные сомнения в бытии теперь сконцентрированы не в познавательной субъект-объектной системе и даже не в феноменах сознания, а в релевантности символической реконструкции реальности, функциональной соотносимости символа-образа-вещи. В философии XX в. символическая система становится основным полем знания о бытии, о вещах. Сознание и внешний мир все чаще рассматриваются лишь как результат описания. Логика языка на несколько десятилетий становится основной, но шаткой опорой в поиске объективного средства познания. Если рассматривать символическую систему только как средство коммуникации, то упускается ее главная функция - живая связь с бытием, реконструкция его целостного образа, недоступная эмпирическому опыту. Язык - это не только описание, понимание, но и конструирование, творческая мысль. Цель его - использование - не может сводиться к поддержанию коммуникативного пространства. Он закладывает вектор творческого преобразования реальности. В концептах вещей заложено представление об их потенциале, нераскрытых свойствах, недоступных эмпирическому восприятию, но познаваемых через именование, определение и воплощение. В работе приводятся три примера, в которых чувства подлинности бытия и связи с ним выводятся не из рационально-логического познания и символического обмена, а через творческое отношение, воплощение мысли о заложенном в вещи потенциале в реальность: в процессе создания вещи по собственному проекту; в соборном воспроизводстве народной культуры, привязанном к повседневности; в воспитании личности в соответствии с предоставлением о должном для личности, учении об идеале. В этих примерах подлинность бытия обнаруживается на основе отклика в сознании от дискурсивно определяемых воплощенных результатов творчества.

Кардинальные изменения, происходящие в мире, свидетельствуют, что они затрагивают не только геополитический или геоэкономический уровни, но и все другие, касающиеся обустройства человечеством своего существования на планете. Очевидно, что такие трансформации приведут к изменению как социальной парадигмы, так и научной. И этот процесс уже происходит. Эпоха Просвещения как социальная парадигма, равно как и научная парадигма, сложившаяся в процессе научной революции XVII в., исчерпали свой потенциал. Это значит, что их принципы недостаточны для объяснения тех процессов, которые происходят в современном мире и науке. Именно в этом контексте стоит рассматривать проблему создания сильного искусственного интеллекта (ИИ). В статье эта проблема рассматривается таким образом, что с позиции интервального подхода такая возможность в определенном смысле сохраняется при изменении, переформулировке проблемы. В то же время приводятся существенные, если не сказать фундаментальные аргументы, обосновывающие невозможность ее разрешения в существующей парадигме. И в этом нет ни логического, ни гносеологического, ни онтологического противоречия. В первом случае, о чем свидетельствует история науки, ей всегда удавалось найти решение «неразрешимых» проблем. Наука делала это путем переосмысления самой проблемы, созданием новой методологии, методов, технологий. Во втором случае науке становилась ясна сама проблема и принципиальная невозможность ее решения в старой парадигме, и она преодолевала эти ограничения. Но каждый раз отмеченная проблематика, это преодоление предполагало, собственно, выход за пределы существующей на то момент науки. Здесь ей на помощь приходила философия. В статье это показано на проблеме сильного ИИ.

Настоящая статья развивает проблему определения и разграничения понятий человеческого и постчеловеческого, проводит анализ приписываемых им атрибутов и аспектов сосуществования друг с другом с позиции технологического постгуманизма. Актуальность данного исследования автор связывает с активным развитием НБИК-технологий, с ожиданиями скорого достижения человечеством точки технологической сингулярности и со следствиями из развиваемой Дж. Тонони теории интегрированной информации. При разработке тематики автор обращается к теории интегрированной информации, рассматривающей понятие полноты феноменального опыта и способы его эмпирической фиксации как в человеке, так и в иных сущностях, а также к теориям Р. Курцвейла и Р. Брайдотти. В результате исследования на основе функционального подхода к определению человека Р. Курцвейла автором были предложены следующие определения человеческого и постчеловеческого субъекта: человеческий субъект - это биологическая или небиологическая сущность естественного или рукотворного происхождения, обладающая сознанием или потенцией к его актуализации и способная выполнять функцию причастного к цивилизации субъекта; постчеловеческий субъект - рукотворный, деятельный, благожелательный к жизни интеллектуальный агент, обладающий превосходящей сознание формой отражения действительности и мотивами к деятельности, лежащими в материальной действительности. Критерием диверсификации таковых автор утверждает параметр полноты феноменального опыта. Бытие человеческих субъектов связывается автором с некоторой степенью проявленности внутренней и внешней каузальности, а также с различными экзистенциальными рисками для существования жизни вообще; бытие постчеловеческих субъектов - с преодолением таковых ограничений и с устранением экзистенциальных рисков для жизни во вселенной. Полученные результаты предлагаются к использованию в социальной философии и общественной теории.

Основной целью статьи является ответ на вопрос, как можно подходить к определению действующего лица в современных реалиях, интерпретируемых как цифровая эпоха. Дается краткая характеристика цифрового, новейших цифровых технологий, характеризующихся использованием нейросетевых подходов в своем основании. Приводится критический обзор существующих подходов к определению статуса действующего лица в контексте социальных исследований техники. В ходе обзора показано, что основные существующие подходы главным образом сохраняют черты антропоцентрических и инструментальных принципов рассмотрения технологий. Однако такие подходы приводят к дихотомии человека и техники, что не вполне отвечает вызовам актуальных социальных и технических реалий, характеризующихся плотной встраиваемостью технологий в сферу человеческого бытия. Все это приводит к трудностям различения человеческого и технического вклада относительно конкретного результата. В свете данного тезиса предложена критика таких понятий, как актор, агент и субъект. В результате, с точки зрения практической деятельности и фундирующих ее современных реалий целесообразнее рассматривать человека и технологию как единое действующее лицо. В данной перспективе прочерчена связь с событийной онтологией, поскольку феноменально наблюдаемый результат деятельности может быть интерпретирован как событие, в котором квазисубъект конституируется в первую очередь положением наличного сущего, и границы действующего лица оказываются размыты. В статье предложена критика различных подходов к определению агентности и субъектности именно с позиций указанных оснований и намечены векторы развития темы.

Разработка, внедрение и дальнейшее совершенствование систем искусственного интеллекта (ИИ) тесно связаны с проблемой опыта. Такие системы, в отличие от программ как замкнутых алгоритмов, взаимодействуют с внешней по отношению к ним средой и могут вносить в нее изменения на практике. В связи с этим современный дискурс приписывает искусственным агентам «способности», «обучаемость», «принятие решений» и т. п. Однако насколько правомерно экстраполировать на искусственные интеллектуальные системы (ИИС) смысл феноменов, характерных для живых существ? Способна ли машина действительно усваивать опыт, научаться и принимать решения? Поиск ответов на подобные вопросы побуждает к раскрытию понятия опыта, его структуры и специфики его получения живыми существами. Ввиду неоднозначности самого этого понятия продуктивным оказывается применение феноменологического подхода, позволяющего не только прояснить сущностные черты опыта, но и исследовать его многомерные связи с практикой, памятью, воображением, волей, постановкой и достижением целей. Разбор конкретных примеров также помогает оценить аналоги данных компонентов для искусственных агентов и систематизировать проблемы, возникающие при дальнейшем совершенствовании ИИС. Представленные результаты показывают, что понятие опыта в строгом смысле слова неприменимо к ныне функционирующим «слабым/узким» ИИ, тем не менее возможность моделирования данного феномена открыта в рамках будущих разработок «сильного/общего» ИИ. В заключении приводятся выводы о том, какие факторы необходимо учесть и воплотить в ходе создания ИИС, которые были бы способны к переживанию опыта и осознанной практической деятельности.

Дается критика атомистической онтологии и редукционизма в объяснении природы жизни и сознания. В качестве альтернативного направления на основе органической онтологии, фундаментальных психофизических принципов и квантово-информационного подхода предлагается концепция квантовой монадологии, метафизические основы которой даются в работах Г. Лейбница и Н. Лосского. Предлагается модель «элементарного интеллекта» в комплементарном единстве с элементарным телом. Предпосылкой такого представления является математический формализм квантовой механики. Волновая функция интерпретируется как прототип сознания, а наблюдаемые физические величины - как прототип материального тела монады, данного в ее феноменальном опыте. Вероятностный характер поведения квантовых частиц объясняется объективным существованием случайностей и активностью квантовых объектов, которую, возможно, следует рассматривать как потенциальную основу формирования психики. Для характеристики внутреннего состояния монады вводится понятие цветового заряда, имеющего смысл двоичного информационного кода, и формулируется принцип динамической комплементарности. Строится модель элементарного «жизненного цикла» квантовой монады. Под элементарным интеллектом понимается способность к интеллектуальной деятельности, включающей в себя процессы переработки значимой для «жизнедеятельности» информации, в результате которой поддерживается и воспроизводится собственное существование квантовых монад. Дается субстанциальное обоснование квантового дарвинизма и выдвигается гипотеза генезиса и коэволюционного развития «элементарной психики» и физического тела монад в процессе глобальной эволюции. Делается вывод о возможности построения модели квантового поведения и синергетического взаимодействия монад, образующих более сложные системы, а также о перспективе разработки квантовой онтологии материи и сознания. Построение модели «элементарного естественного интеллекта» будет способствовать выявлению принципиальных онтологических ограничений при разработке сильного искусственного интеллекта.

Подчеркивается актуальность гуманитарного осмысления процесса цифровизации, ее достижений и вызовов в рамках широкой междисциплинарной дискуссии. Примером такого обсуждения стала II Всероссийская научная конференция с международным участием «Свет и тени цифровой реальности: искусственное и естественное». Анализируется основное содержание статей тематического выпуска, подготовленных участниками конференции и представленных авторами независимо. Заявлен план регулярного проведения силами двух крупнейших национальных исследовательских университетов Перми следующей конференции, выступающей правопреемницей конференций «Свет и тени цифровой реальности» (ПГНИУ 2023-2024 гг.) и «Образ инженера XXI века» (ПНИПУ, 2014-2019 гг.).